А ее мама всё это время преспокойно жила себе в Калифорнии! В душе у Матта вспыхнула злость к этой женщине. И к сенатору Мендосе тоже! Он наверняка знал о том, что произошло на самом деле, но предпочел видеть, как Мария страдает. Ну что же, он, Матт, не допустит, чтобы это продолжалось и дальше. В следующий визит Марии — а она наверняка приедет через два месяца на свадьбу Стивена и Эмилии — Матт ошарашит ее неопровержимым доказательством.
Вскоре Матт понял, почему Тэм Лин запрещал ему купаться в этом пруду. Той же ночью он слег с жесточайшим желудочным расстройством. Несколько часов его беспрерывно рвало, горло словно огнем горело. Селия заявила, что сама будет лечить его. Она стакан за стаканом вливала в него молоко, ни на миг не оставляя одного. В паузах между приступами он заметил, что руки у нее такие же холодные и влажные, как у него.
Наконец ему стало немного лучше. Селия уложила его в постель, придвинула кресло к изголовью и всю ночь сидела, глядя, как Матт то забывается тяжелым сном, то вновь просыпается. Так, проснувшись в очередной раз, мальчик обнаружил, что над ним склонился Тэм Лин. Затем телохранитель выпрямился и сказал:
— У него изо рта пахнет чесноком.
«А почему бы и нет?» — сквозь дремоту подумал Матт. Селия щедро сдабривала чесноком все свои блюда.
— Я тебя предупреждал, не делай этого, — сказал Тэм Лин Селии.
— В следующий раз подберу правильную дозировку, — пообещала та.
— Ты хочешь всё погубить?
— А вдруг твой план не сработает? Нужен запасной вариант, — сказала Селия.
— Ты его убьешь!
Она бросила взгляд в сторону скрытой камеры.
— Скорее сама умру, чем допущу это.
Голоса стихли. Матт старался не спать, прислушивался, не обмолвятся ли они о чём-нибудь еще, но усталость сморила его.
Поутру Матт проснулся с сильной головной болью. Голова болела еще несколько дней, а как только мальчику показалось, что дела идут на поправку, накатил новый приступ тошноты. Второй приступ был не таким тяжелым, как первый: по-видимому, организм одолевал болезнь. Он не понимал, почему Селия не хочет позвать врача, но был благодарен ей за это. Иначе пришлось бы идти в больницу, а этого Матт старался избежать любой ценой.
Более или менее оправившись после болезни, Матт снова стал проводить целые дни у постели Эль Патрона, прислушиваясь к бормотанию старика. Воспоминания Эль Патрона постепенно окутывались густым туманом. Иногда он называл Матта чужим именем, путал и многие другие вещи тоже.
— Я построил эту халупу собственными руками, — как-то сообщил он Матту. Матт огляделся. Роскошный особняк с садами и фонтанами никак нельзя было назвать халупой.
— И виноградную лозу тоже я посадил, — продолжал Эль Патрон. — Она хорошо прижилась. За два года увила всю шпалеру. Наверное, всё дело в воде. Нет ничего лучше этих водоемов среди пустыни.
«Он говорит об оазисе», — с изумлением подумал Матт. Выходит, это Эль Патрон жил там много лет назад! Хижина давно обвалилась, но виноградная лоза всё еще растет.
— Это то самое место, которое скрыто за отверстием в скале? — на всякий случай уточнил Матт.
— Конечно, Фелипе! — воскликнул Эль Патрон. — Ты же каждый день лазаешь в эту дырку. — Он снова погрузился в воспоминания, будто глаза его видели нечто недоступное другим смертным. — Самое красивое место на свете, — вздохнул он. — Если на свете есть рай и меня туда пустят, то там, наверное, я увижу такой же водоем и виноградную лозу.
Потом он углубился в еще более давнее прошлое. Голосом, полным искренне-детского восторга, Эль Патрон описывал некую асьенду, куда он много лет назад ходил на фиесту.[38]
— У них есть фонтан, — дивился Эль Патрон. — Вода журчит как музыка, а посередине стоит мраморный ангелочек. Фонтан такой прохладный, такой чистый! А чем нас угощали, Фелипе! Ты даже представить себе не можешь. Тамалес — ешь, сколько влезет — и жареные ребрышки! Рельенос с чили и каменные крабы прямиком с Юкатана![39] И целый стол карамельных пудингов — каждая порция на отдельном блюдечке!
Матт понял, что если на свете и есть рай, то в нём столы ломятся от каменных крабов с Юкатана и карамельных пудингов. Неожиданно голос Эль Патрона стал печальным.
— Мама привела на фиесту моих сестренок. Одну она несла на руках, а другая держалась за юбку и шла следом. Мои сестренки подхватили тиф и умерли в один и тот же час. Они были такие маленькие, что не доставали до подоконника — даже когда вставали на цыпочки.
Матт слушал и думал, что Эль Патрон, вспоминая прошлое, меняется к лучшему. Он делается добрее, уязвимее… Матт любил старика, но уже не сомневался, что тот действительно полон зла.
— Кто такой Фелипе? — поинтересовался Матт у Селии, хлопочущей возле дровяной печки.
— Ты о ком говоришь — о поваренке или о садовнике? — спросила она.
— Нет, это, наверное, кто-то другой. Так меня всё время называет Эль Патрон…
— Ох, боже мой, — пробормотала Селия, даже тесто перестала месить. — Фелипе — это его сын. Он умер лет восемьдесят назад.
— Тогда почему?..