Дом сестер

В этот вечер они опять целовались, а потом отправились наверх, в комнату Фрэнсис, и когда оказались друг напротив друга, глаза Филиппа загорелись от любви, а Фрэнсис рассудительно задавалась вопросом, как это все бывает и заставит ли это ее почувствовать, что она действительно наконец повзрослела.

Фрэнсис считала это неприятным и неэстетичным и растерянно спрашивала себя, и что только люди в этом находят. Данная тема всегда была покрыта тайной, молодых людей настойчиво от этого предостерегали. Говоря об этом, некоторые шептались и хихикали.

Фрэнсис пришла в возбуждение от рук и губ Филиппа, но очень нервничала, а Филипп был слишком неопытен, чтобы продлить это возбуждение. И постепенно оно полностью исчезло. Вместо этого каждый мускул в теле Фрэнсис судорожно сжался. Она была очень напряжена, но решила выдержать испытание до конца. Девушка с удивлением рассматривала лицо Филиппа, которое очень изменилось и стало не таким привлекательным, как обычно; оно блестело от пота, а в его глазах она увидела выражение пустоты. Фрэнсис было любопытно, все ли мужчины выглядят так в подобной ситуации — отстраненными и глуповатыми. Неужели и Джон тоже?

Мысль о нем неожиданно причинила ей сильную боль. Внезапно она поняла, что совершила что-то совершенно бессмысленное, и надеялась лишь на то, что скоро все закончится. Единственное, что ей действительно понравилось — это лежать в объятиях Филиппа, ощущать его теплое тело, прижавшееся к ее спине, и его равномерное дыхание на ее волосах. Он сразу уснул, но Фрэнсис была этому только рада, так как могла спокойно предаться своим мыслям.

Неожиданно Филипп проснулся и, очевидно, внезапно понял, что произошло. Он испуганно вздохнул, и его руки еще крепче обняли Фрэнсис.

— Мы, конечно, поженимся, — прошептал он. — Я люблю тебя, Фрэнсис. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она надеялась, что ее молчание не будет воспринято им как согласие.

В последующие недели Фрэнсис стремительно поправлялась — с каждым днем ей становилось все лучше. Это заметили все. У нее опять появился аппетит, она хорошо спала и совершала длительные прогулки. Бледные щеки порозовели, а глаза обрели прежний блеск. Она стала чаще улыбаться, а иногда даже смеялась от всего сердца. Маргарет отмечала это со все большим удовлетворением. Как-то утром, в конце мая, когда они вместе с Фрэнсис вдвоем сидели за завтраком, она посмотрела на племянницу сияющими глазами и подмигнула ей.

— Я знаю, почему ты стала поправляться!

— Почему же? — спросила Фрэнсис, ни о чем не подозревая.

Маргарет понизила голос, хотя вблизи никого не было.

— Филипп мне вчера открылся. Он сказал, что вы поженитесь. О, Фрэнсис, я так рада за тебя!

Фрэнсис быстро подняла свою чашку с чаем и стала пить большими глотками, стараясь выиграть время. Ситуация становилась острой. От ухаживаний Филиппа в последние недели она упорно уклонялась и переводила разговор на другую тему, если тот начинал мечтать о будущем. Фрэнсис поняла, что не сможет бесконечно продолжать свою тактику — закрывать глаза и уши. Она переспала с ним, и он воспринял это как обещание. Теперь настало время искренне сказать ему правду. В конце концов, он уже начал говорить об этом с другими людьми — при этом тот факт, что об этом узнала именно Маргарет, было равносильно публичному оглашению.

— Все это еще неопределенно, — сказала Фрэнсис, допив чай, после чего не могла уже спрятаться за чашку. — Мне бы хотелось, чтобы ты об этом пока никому не говорила, тетя Маргарет.

— Я буду нема как могила, — заверила ее сразу Маргарет, — можешь быть уверена!

Фрэнсис вздохнула. Если она в чем-то и была уверена, так это в том, что Маргарет не будет молчать.

— Я так горжусь тем, что вы встретили друг друга в моем доме, — продолжала тетя. — Я стала, так сказать, свахой, не правда ли? После этих всех страшных событий… наконец произошло что-то, чему можно порадоваться!

— Я… — попыталась что-то сказать подавленная Фрэнсис, но Маргарет отмахнулась.

— Тебе не надо мне ничего объяснять. Я рада, что ты благодаря ему опять ожила.

С осознанием своей вины Фрэнсис подумала, что это действительно так, только взаимосвязь была иной, нежели это представляли себе Филипп и Маргарет. Оба считали, что именно любовь Филиппа вырвала ее из депрессии. Но все было значительно сложнее. Филипп привык в ходе бесконечных монологов придумывать трагические истории из прошлого, при этом представляя их обоих одинокими детьми, жертвами враждебного окружающего мира, потерпевшими крушение, которые ухватились друг за друга, чтобы вместе выжить… Фрэнсис, которой все больше становился противен этот ее образ, однажды набросилась на него:

— Прекрати же наконец говорить всякую чепуху! Нечего нас сравнивать!

Он посмотрел на нее совершенно обескураженно.

— Я только хотел сказать…

— Ничего не хочу об этом слышать, — недовольно перебила его Фрэнсис. Она видела: он упрекал себя за то, что невольно напомнил ей о том, что она, очевидно, хотела забыть.