Дом с семью головами

– Вот только никак не разберу, какой оттенок чёрного у вас.

Мужчина двинулся к выходу. Ольга не глядя стряхнула пепел, ветер разнёс его по комнате.

У двери Томпсон обернулся.

– Скажите, почему на «жаворонка» вы сказали «кровь»?

Ольга помолчала, затягиваясь.

– По утрам у нас берут кровь.

И ковырнула кистью в чёрной краске.

– Ах, вот оно что. Для анализа…

Женщина, чей халат закрывал лишь плечи, снисходительно произнесла:

– Какой к чёрту анализ! Вы их видели? Они же её пьют!

Томпсон в ужасе уставился на неё.

Ольга рассмеялась.

5

Патрик рубил дрова. Керосиновая лампа, что висела на гвозде под козырьком, давала тусклый колеблющийся свет. Облака наглухо заволокли диск луны. Патрик больше ориентировался на привычку. Он чётко знал, где края, а где середина чурбака.

Работа отдаляла всякие мысли, но вскоре он вспомнил, как Ольга при всех показала ему грудь. В этот момент он промахнулся и ударил топором о колоду.

– Проклятье!

Патрик вернул поленце на место и разрубил его с двойной силой, злясь на Ольгу – та поставила его в идиотское положение перед доктором и всеми остальными.

Тихо шёл снег. С этой стороны задувало меньше, чем с других. Да и колка дров не оставляла морозу шансов. Патрик взмок. Он выпрямился, отдышался. В этот момент раздался звук, будто с высоты в снег упал какой-то предмет. Донеслось вроде бы из-за дома – его отсюда было плохо видно, здание обозначал лишь неяркий свет из нескольких окон.

Выждав минуту, Патрик снова взял топор, но не успел замахнуться на очередное полено – где-то у дома заскрипел снег. Кто-то шёл, очень медленно, осторожно. И было неясно, откуда и в какую сторону.

Патрик сделал несколько шагов вперёд.

– Эй! Кто здесь?

Скрип оборвался.

– Ма?

Ответа не было. Всё смолкло – шаги, эхо.

Патрик прищурился.

– Это не волк, – старался он успокоить себя. – Сюда он не сунется.

Ещё несколько глубоких вздохов он прислушивался.

Никого.

Тишина.

6

Бульденеж покачивал головой над «Латинским квадратом» (он обнаружил забытую с утра газету), когда в оранжерею вошла Урсула. Старик поглядел на неё поверх пенсне. На Урсуле была красная ткань, накинутая, словно кимоно. Собранная причёска отдалённо напоминала симаду. На лице – белила, губы густо обмазаны красным.

– Это что-то новенькое, – пробормотал Бульденеж.

Урсула поприветствовала его кивком и кроткой улыбкой.

– Здравствуйте, дорогая, – мягко сказал он.

Новоявленная гейша что-то сказала на языке, который Бульденеж принял за японский.

– Значит, мистер Томпсон нашёл вас вслед за мной?

В ответ прозвучала ещё одна тарабарщина на восточный манер.

Старик кивнул.

– Конечно, конечно, милая. Вы меня не понимаете. Вы – из другой далёкой страны.

Урсула поклонилась. Затем грациозно, словно и впрямь владела навыками гейши, села на пол у ног Бульденежа.

– Кажется, я догадался. Вы прятались в кабинете забора крови. Там вы сняли эту штору, взяли цинковые белила…

«Бедняжка, – сказал про себя Бульденеж, – если бы ты только могла меня слышать».

Он стал гладить её по голове, словно кошку. Урсула сидела покорно, не шевелясь. В её волосах блестел гребень.

– Скажите, между нами, а вы белая гейша или опрокидывающаяся?

Женщина что-то ответила.

Не слышит.

– А хотите анекдот? Прячусь я, значит, за кадкой с фикусом. И слышу – клац! Ключик в замке повернулся. А замок тот не простой – кабинет доктора стережёт. Знаете, кто туда вошёл пятью минутами ранее?

По комнате покатился сиплый шёпот:

– Туда вошла наша Сара!

Пожилой мужчина с хрипотцой рассмеялся.

Урсула долго не реагировала. Только когда старик успокоился и вздохнул, продолжая наглаживать её причёску, она открыла рот и запела. Очень тихую заунывную мелодию.

– Бедняжка…

Старик устало покачал головой и вернулся к газете. Вскоре, когда мотив вырисовался во что-то знакомое, он начал кивать.

– Так вот вы кто, милая…

7

Томпсон обнаружил Адама Карлсена. Он прятался во мраке на лестничном пролёте, ведущем к чердаку, сидя под деревянной укосиной.

– Это здесь держали Урсулу? – спросил Томпсон.

– Да.

– Интересно, что там.

Карлсен освободил проход к чердачной двери, сказав:

– Полагаю, там кровать.

Томпсон покрутил ручку.

– Закрыто.

– Ничего удивительного.

Они спустились на первый этаж и прошли в оранжерею.

Бульденеж живо их поприветствовал.

– Вот и вы! А где же наша русская птичка? Куда-то забралась, куда-то далеко на этот раз?

– Ольга у себя, – сказал Джеффри Томпсон. – Она рисует.

– А! Вдохновение!

Томпсон с интересом поглядел на Урсулу.

– Скажите, а вы китайская гейша или японская?

Урсула ответила, её никто не понял.

Рука Бульденежа взмыла в протестующем жесте.

– В Китае нет гейш, голубчик, в Китае коммунизм, – сказал он. – Ну что ж вы, дорогой мой, в самом деле, не узнали? Ведь это сама мадам Баттерфляй!

Мадам кто?

– Помните, сына её звали Боль, и она планировала переименовать его в Веселье, когда муж вернётся…

Томпсон мысленно пролистал страницы памяти, раздел странных слов. Среди вагитуса, теллермины и вермахта мадам Баттерфляй нигде не промелькнула.

Старик давал подсказки:

– Брак с инородцем, обращение в христианство… Нет?

Нет. Джеффри Томпсон пристыженно пожал плечами и отвернулся к окну.