Дом родной

— Хорошая инициатива была проявлена вашим предрайисполкома товарищем Сазоновым, — сказал он и осекся, так как очень уж изумленный этими словами председатель колхоза Манжос перевел свои выпуклые глаза на Зуева, потом опять на Седых и Прохорова и чуть опустил голову. Дальше шли молча. Осмотрели быков, прошли мимо навозных куч, с которых роем поднялись синие, словно отполированные мухи, и, уже когда Матвеев-Седых подошел к своей машине, Зуев попросил разрешения для откровенного, с глазу на глаз, разговора. Седых покосился на своего помощника, кивнул ему на председателя Манжоса, и те отошли в сторону. Словно в каком-то трансе, Зуев подумал: «Ну ты, «мыслящий», теперь и докажи, что ты человек дела…» И он отбухал напрямик всю правду о руководителях района. Он не скрыл от Матвеева инициативной многообразной работы, которую проводит бюро райкома и его первый секретарь, рассказал, что инициатива с бычками принадлежит Швыдченке или даже, точнее, вот этому колхозу «Орлы», выручившему весь район, разводящему кроликов не только на мясо, но и на племя. Волнуясь и перескакивая с одного на другое, доложил о партийной конференции, на которой пытались съесть Швыдченку.

— Кто из области проводил конференцию? — с глухим раздражением спросил Матвеев-Седых.

— Сковородников, — ответил Зуев.

— Так и думал.

— Ну, тут больше от Сидора Феофановича все идет, — сказал Зуев.

— Это кто еще? — спросил Седых.

— Да Сазонов же.

Собеседник даже крякнул от досады.

— Вот с-сукин сын… Ах и не терплю я этих… любителей славы, — вдруг как-то очень искренне и, как показалось Зуеву, горько, словно жалуясь майору, сказал секретарь обкома.

Он еще долго расспрашивал Зуева, затем, круто повернувшись, отошел от него и прошелся несколько раз по обочине дороги. Потом подозвал к себе Манжоса и долго с ним говорил о чем-то наедине.

Помощник Матвеева-Седых, нахохлившись, приблизился к Зуеву и, искоса поглядывая на своего «хозяина», оживленно беседовавшего с Манжосом, процедил сквозь зубы:

— Так, значит, работал военкомом?

— Врид военкома.

— Гм. А что ж не постоянно? Не утвержден?

— Нет. Прислали подполковника Новикова.

— Хорошо… А колхозами, значит, по любопытству занимаетесь? Или по призванию?

Зуев удивился:

— По партийному заданию. Уполномоченный райкома.

— Так-с. А товарищ Шумейко, как вам кажется, ничего парень?

— Каждый занимается своим делом.

— Ну конечно. А полковника Коржа хорошо знаете?

— Знаком еще с войны.

— Он и на фронте… того?

— Не понимаю.

— Ну, за воротник заливал?

— Такими сведениями о вышестоящем начальнике не располагаю, — отрезал Зуев.

— Вышестоящем… Ну и терминология у вас, фронтовиков.

Зуев взорвался:

— А что фронтовики? Все на один аршин, что ли, вами меряются?

— Нет, почему же, защитники родины… ордена…

— Приходится считаться? — ехидно, уже не скрывая своей неприязни, спросил Зуев.

Прохоров исподлобья глянул на Зуева.

— Не понимаю, не вижу логики, — безапелляционно ответил он.

— Делом логики должна быть логика дела, — спокойно произнес Зуев.

— Как? Что еще за новости. Кто это сказал?..

Подошедший Седых вмешался:

— Спокойно, товарищ Прохоров. Это Маркс сказал.

— Извиняюсь… — смутился Прохоров и отошел в сторону.

Собираясь сесть в машину, Матвеев-Седых крепко пожал руку Зуеву. И как-то совсем не фамильярно, а по-дружески взял его за талию и притянул к себе.

— Швыдченку поддержим, — тихо сказал он.

— Выговором? — спросил Зуев.

— Какой? Кому? — нахмурился первый секретарь.

— Так вы же ему выговор записали…

Седых помолчал, вспоминая. Затем, словно извиняясь перед Зуевым, но все же твердо, сказал:

— Не я, а бюро обкома. По представлению того же Сковородникова. Но я думаю, что сейчас снимем.

— Снимете? — переспросил Зуев дерзко. — Кого?

Седых улыбнулся.

— Не закусывайте удила, товарищ молодежь. А если я тоже горячий человек? Ведь так можно и поругаться. А вы такое честное дело начали.

Зуев сдержался и сказал уже спокойно:

— Так разве дело в выговоре одному товарищу Швыдченке? Он ведь не за ордена старается. И таких, как он, у нас немало. И сам товарищ Швыдченко, и вот предколхоза Манжос, бригадир Евсеевна, и… — он хотел сказать о Шамрае, но почему-то опять не сказал, а только подумал: «Потом скажу, а сейчас можно испортить все».

Зуев продолжал:

— Десятки и сотни рядовых колхозников и активистов… Тех, кто работает не просто для отчета и не для дутой цифры к сводке, — вот этих затирают, исподтишка мешают им. Это не открытый саботаж, а, по-моему, гораздо хуже, более вредное.

— Почему, товарищ Зуев? — спросил Седых.

— Потому, что трудноуловимое…

Зуев замолчал.

— Я слушаю вас… — все так же спокойно нарушил молчание секретарь обкома. — Продолжайте, товарищ…

— Лично я не берусь делать выводов из создавшегося в районе положения. Но дела обстоят именно так. Точно так, товарищ секретарь. Главное звено, колхоз — единицу производящую — пока не повернули к крутому подъему. А при такой системе руководства этого поворота и ожидать нечего.