Дом. Рассказы

Вопрос в том: а что бы изменилось, если б он знал, что пинает не окровавленного и едва живого тощего бродягу, а сына самого Бога? Он бы не стал его пинать? Он дал бы ему напиться? Он бы разделил с ним его ношу?

И все ответы – нет! Такова сущность еврея. Он бы, даже зная, что пинает и обрекает на смертельную жажду сына бога, посчитал бы, что это отпрыск не его бога, а следовательно он и вовсе к богу никакого отношения не имеет. А зачем подавать стакан воды обречённому преступнику? Да ему и «козьего гороха» бы рука подать не поднялась.

И как всегда для евреев всё кончилось грустно.

Парень, обречённый на смерть, просто улыбнулся в ответ на пинки. Он даже не попытался объяснить, что есть сын именно того бога, которого усердно почитает Агасфер. Он просто улыбнулся, поднял свою ношу и пошёл на встречу смерти. Он не проклял Агасфера. Он обрёк его на жизнь!

Вы оглянитесь. Если увидите человека с глазами, молящими и полными тоски, так может это он рядом с вами? Человек, приговорённый к жизни.

Не скупитесь, купите ему газировки, ибо его вечно мучит жажда. И дайте ему присесть хоть на минуту у вашего порога, ибо ноги его устали за две тысячи лет.

Самоубийца

На улице вьюга.

Кто бы мог подумать, что бывает так холодно и жутко. Второй день не топят. Второй день нет света. Но не вините районное начальство. Виновник всех бед известен по имени и фамилии, но ещё никому не удавалось привлечь его к ответственности. Это мерзкое существо, так часто портящее нам настроение – Временные Трудности. Вам ведь не однажды доводилось слышать о нём.

– Да, – вздохнул Семён Григорьевич и погрузился в воспоминания.

Тусклый мерцающий свет свечи с трудом отвоевал у мрака крошечный пятачок посреди комнаты, посреди которого на облезлом табурете с петлёй из телефонного шнура на шее стоял старик.

Загляни в эту минуту в окно проходящая мимо женщина, и ей стало бы дурно, загляни мужчина, и противный липкий холодный пот выступит на его лбу. Но, к сожалению, или скорее к счастью, квартира Семёна Григорьевича пряталась от чужих глаз на четвёртом этаже панельной «хрущёвки», и только ветер, бездушный ветер, да чёрные тучи, бегущие по низкому небу в этот поздний час, могли сквозь залепленное мокрым снегом стекло рассмотреть эту жуткую картину.

Время шло, зябли босые ноги самоубийцы, а движение, то самое движение, которое им требовалось произвести, чтобы навсегда оборвать нить жизни своего хозяина, всё ещё не было совершено. Каких-то десять минут назад сомнения покинули Семёна, он влез на табурет, аккуратно, как галстук, затянул на шее петлю, и готов был уже лёгким движением ног поставить последнюю точку в книге своей судьбы, как вдруг задумался. Впрочем, это так естественно – вспоминать перед смертью всю прожитую жизнь, жизнь в высшей степени не лёгкую, которая привела его на этот старый непрочный табурет.

Сеня рос на редкость доверчивым мальчиком и никакие жизненные невзгоды не в состоянии были изменить его. Он верил всему и всегда. Пользуясь этим, соседские ребятишки не раз устраивали ему по-детски безобидные розыгрыши. Сеня плакал от досады на себя, но приходил новый день, а с ним и новая шутка маленьких озорников, и Сеня снова попадался, вызывая весёлый смех детворы.

Он был совсем ребёнком, когда страшный голод пришёл в их деревню, прогнав с улиц весёлый детский смех и принеся с собой плач и смерть в крестьянские дома.

– Временные трудности, – хмуря белёсые брови, отвечал на все вопросы на редкость упитанный районный начальник, заехавший как-то в обезлюдившую деревню.

Тем временем умерла от истощения бабушка, потом сестрёнка и совсем крошечный братик Пашка. А Сеня продолжал верить тому румяному толстяку в круглых учительских очках. И однажды всё кончилось – голод отступил. Нашли и виновников этого кошмара. Только ими почему-то оказались несколько деревенских семей, голодавших вместе со всеми. Но тот же кругленький районный начальник объяснил всё в двух словах – затаившиеся враги. И Сеня понял, что дед Степан, схоронивший в голод жену и сына, специально голодал со всеми, чтобы скрыть свою вражескую сущность. Да и остальные, которых вместе с ним посадили в крытую выцветшим брезентом машину, были не лучше.

В тот вечер в лесу, куда уехала машина, всю ночь звучали монотонно повторяющиеся хлёсткие револьверные выстрелы, нагнавшие по непонятной Семёну причине страха на всю деревню. А ведь там просто красноармейцы проводили учения! Чего же бояться? Сеня даже бегал собирать гильзы, но наткнулся на деревянный забор, обтянутый поверху колючей проволокой, и лай свирепых псов за ним.

Эта крытая машина ещё не раз наведывалась в деревню, как голодный волк в стадо. И после каждого такого наезда возвращалась в лес с брюхом, набитым испуганными, ничего не понимающими людьми. И снова за тем всю ночь в лесу стреляли. Стреляли, как по часам. «Пах». Тишина. Через минуту снова «пах» И снова тишина. Словно невидимая минутная стрелка отмеряла свой шаг по кругу циферблата.