Дом проклятых душ

Ох, если бы он знал, что это за надпись, что она означает!.. Сказать? Рискнуть? Но тогда Горностай Жуку пристрелит мгновенно, да и Глафиру заодно. Но как они тогда найдут дорогу из дома? Конечно, можно понадеяться на Марусеньку, но вдруг она больше не появится, если ее сестра будет убита, или вообще преисполнится вражды к Маше и Горностаю?..

Жука шагнул к двери, Глафира за ним.

Горностай пошел следом, велев Маше замыкать шествие.

Она покорно поплелась в хвосте колонны, то и дело оглядываясь, потому что по спине то и дело прохаживались ледяные лапы ужаса. И мысли, самые мрачные мысли не давали покоя…

Почему Жука и Глафира так покорно, без малейшей попытки сопротивления согласились их вести? Уверены, что, даже если заведут эту парочку не туда, Горностай не станет их убивать? Ранить – ранит, но не больше, ведь без их помощи отсюда не выбраться?..

Ломать голову в одиночестве больше не было сил, и Маша пробормотала тихо:

– Что-то не так! Что-то не так!

Горностай слегка обернулся и кивнул: он и сам чувствовал неладное.

– Держись ближе ко мне, – шепнул едва слышно.

– Почти на месте, – бросил в это время Жука. – Пройдем еще одну каморку, а потом та комната, где выход.

Они вошли в каморку (другого слова для этой комнатушки подобрать было невозможно!), в углу которой громоздилось что-то вроде большого ящика. Его покрывала темная ткань.

Горностай и Маша невольно уставились на него, и тут Глафира проворно бросилась вперед и сдернула темную ткань на пол.

Это оказался сундук с тяжелой крышкой. Глафира рванула ее вверх – и Маша не сдержала крика, увидев отрубленную человеческую голову, которая лежала на белой холстине, прикрывавшей содержимое сундука.

Это была голова Ивана Горностая, ничуть не изменившаяся с того дня, года и века, когда она была отрублена, или с того мгновения, когда казнь Горностая привиделась Маше. Посверкивала золотая серьга в левом ухе, темные буйные кудри спадали на бледный лоб, мертвые глаза мерцали из-под полуприкрытых век, рот свело гримасой последней боли.

– Что?.. – выдохнул Горностай, замерев при виде головы своего предка и на миг опустив руки, в которых держал оружие.

В то же мгновение Жука резко развернулся, бросился на Машу и толкнул ее к стене с такой силой, что у девушки от удара перехватило дыхание. Жука вцепился в ее руку и вывернул за спину так безжалостно, что Маша не сдержала крика.

Горностай, с трудом вырываясь из оцепенения, повернулся к Маше, но Глафира метнулась вперед и с неженской силой толкнула его в спину так, что он упал на колени, выронив наган.

Глафира подхватила оружие и, подскочив к Жуке, быстро передала ему. Он схватил наган, приставил дуло к виску Маши и перевел дыхание с таким облегчением, что Маша поняла: они с Горностаем в этой непонятной им игре проиграли, а Жука выиграл.

– Положи обрез, – скомандовал он, и Горностай послушался. – Оттолкни ногой подальше. Еще дальше, еще… Глафира, забери.

Та подхватила обрез и взяла Горностая на прицел.

– Спасибо, что привели нас сюда, – хохотнул Жука, и Маша вспомнила заключительные слова из заклятия Донжи: «и девицу мою, волею пришедшую».

Теперь понятно, почему Жука и Глафира так подло переглядывались. Эти двое были просто счастливы оттого, что их ведут под духом обреза и нагана. Они шли подневольно, а их конвоир Горностай и, главное, Маша – своей волею…

– Эй, Горностай, встань на колени, руки за голову, да побыстрей, – скомандовал Жука. – Я не шучу! Будешь дергаться – застрелю Машку. Вы живые мне больше не нужны, мне гораздо полезней будут ваши трупы.

– Чем полезней? – спросил Горностай.

Да, он стоял на коленях, да, он покорно заложил руки за голову, да, он был на прицеле у Глафиры, да, он видел, что у Маши наган у виска, однако голос его звучал спокойно. Наверное, Горностай еще надеялся повернуть ситуацию в свою пользу… Но как?!

– Машка, а ну, расскажи ему! – велел Жука, больно вдавливая дуло в Машин висок.

– Что? – пробормотала она, отстраняясь. – Что рассказать?

– Не придуривайся! – зло прикрикнул Жука. – Про две головы!

– Про какие еще две головы?!

Маша изо всех сил старалась сделать вид, что ничего не понимает, однако, видимо, это получалось настолько плохо, что Жука еще сильнее разозлился:

– Не придуривайся! Ты читала то, что было написано на стене! Говори! Я могу пристрелить тебя в любую секунду! Ты мне больше не нужна!

«Ты даже не представляешь, как ты прав!» – мелькнула мысль, но Маша продолжала сопротивляться:

– Да я ничего не поняла, что там за головы…

– Врет она, – фыркнула Глафира. – Если говорит, что видела, как Донжа Горностая убил и голову ему снес, выходит, не может не понимать!

Логично… И все же Маша знала, что даже под страхом смерти не сможет сказать Горностаю то, чего требует Жука!

– Не скажу! – бросила она ожесточенно.

Виском Маша ощущала, как дрожит дуло, упершееся в ее висок, и понимала, что Жука сдерживается уже с трудом, и ей было страшно, до того страшно, что холодный пот выступил на лбу и пальцы словно бы оледенели.

– Маша, скажи! – тихо проговорил Горностай. – Скажи, прошу тебя!