Дом проклятых душ

Марусенька… Почему она требовала, чтобы Маша ни словом не обмолвилась о том, что произошло между ней и Горностаем? Может быть, все-таки сказать Жуке правду? Мол, призраки призраками, но на самом-то деле… любовью они занимались, любовью! Три часа, не три, неважно. Целую жизнь!

Пусть Жука знает что его желания найти клад не могут исполниться. Девица Донжи теперь уже не девица. И даже вторая голова Горностая не поможет ему добраться до сокровищ.

Надо сказать Жуке. Он же не идиот. Он не может убивать людей просто так, ни за что!

Маша шагнула вперед, Жука и Глафира взглянули на нее, и в это мгновение что-то произошло в комнате. Словно темный ветер пронесся… но это был Горностай! Это он метнулся вперед, с какой-то немыслимой ловкостью и проворством крутнулся в воздухе, вырвал из руки Жуки обрез с такой силой, что Жука не только выпустил оружие, но и на ногах не удержался и рухнул на колени.

Глафира получила от Горностая пинок другой ногой и с воплем грянулась на спину, выронив наган. При этом юбка ее задралась, открыв козьи ноги, Глафира (видимо, от неожиданности) начала было одергивать юбку, но вместо этого превратилась в козу, впрочем, тут же приняла прежний облик и привела юбку в порядок.

А Горностай приземлился, подхватил наган и застыл, держа его в левой руке, а обрез в правой.

«ООО «Клад». Геологические изыскания», – вспомнила Маша визитку Горностая.

Ну и геолог нынче пошел!..

Ах, как он был сейчас хорош, как он был ослепителен – в этой телогрейке, в сползающих галифе, босой, с взлохмаченными волосами, со сверкающими черными глазами, со щетиной на щеках, – настороженный, опасный, будто этот обрез, готовый к выстрелу, будто этот наган со взведенным курком! Он мог испугать кого угодно своим разбойничьим видом, и Маша вспомнила, как Донжа говорил о Горностае – о том, первом Горностае: «У него-де взгляд, будто у коршуна, он-де ворона на лету этим взглядом собьет!»

Вот таким он был сейчас, этот Горностай, второй Горностай, ее, Машин, Горностай!

Да, ее Горностай, и об этом напоминали их припухшие, нацелованные губы…

– Если что, я стреляю без предупреждения, – спокойно предупредил Горностай. – Это – первое и последнее. И чтоб некоторые не вздумали тут скотный двор устраивать, не то я решу, что охота на парнокопытных уже открыта.

Глафира, по всему, изготовилась было снова ударяться оземь и превращаться в козу, при этих словах явно раздумала, стояла спокойно, однако ее желтые хитрые глаза яростно блеснули, и Маша поняла: Глафира что-то замыслила, какую-то подлость.

Жука тоже как-то слишком быстро пришел в себя. И в его глазах тоже что-то мелькнуло – что-то такое же подлое, как у Глафиры.

Можно было подумать, то, что произошло, сначала его напугало, а теперь он этому даже рад…

Да, не зря Марусенька предупреждала: «Ушки на макушке держи да похитрее будь!»

– Так, быстро выводите нас отсюда на Почтовый съезд! – скомандовал Горностай, и по тому, каким настороженным был его взгляд, Маша поняла, что он тоже чует подвох, но, как и она, еще не понимает, в чем он состоит.

– Но я же говорил, что бумаги с указателями пропали, – начал было Жука, однако Горностай опустил обрез на уровень его бедер, и Жука умолк.

Горностай не сказал ни слова, но можно было не сомневаться, что принцип «подставь другую щеку» ему глубоко чужд и даже категорически отрицается, а также он с удовольствием причинит Жуке самую унизительную боль.

Мягко говоря, трудно было его за это осуждать, и Маша только хихикнула злорадно, когда Жука прикрыл ладонями причинное место и кивнул:

– Ладно, пошли… Глафира выведет. Она меня и нашла, когда я заблудился в этом проклятом доме, гори он огнем!

При этих словах Глафира бросила на Машу острый взгляд. Сейчас, когда отношения между собравшимися в этой комнате людьми были на грани жизни и смерти, когда между ними накалилось пространство и в счет шли полутона голосов, оттенки смыслов и не столько откровенные чувства, сколько то, что высверкивало из-под ресниц, в глазах ведьмы-оборотня Маше вдруг почудилась робкая надежда, затаенная мольба…

О чем?! Или в самом деле это почудилось?

Воистину, только сатана, отец этих сестричек, разберет, что у них на душе да на уме!

– А откуда мы будем знать, что вы ведете нас туда, куда надо? – спросил Горностай.

– Да ведь Машка видела, что около выхода на Почтовый съезд какая-то ерунда вверх ногами нацарапана красной краской, – пояснил Жука. – Правда, Маш?

– Тебя Машей зовут? – изумленно спросил Горностай, покосившись на нее, но продолжая фиксировать взглядом пленников. – Я так и знал!

– Ого, – скривил рот Жука, – у вас что, случился взаимный интерес?

– Язык придержи, – холодно велел Горностай. – Маша, про какую-то надпись около выхода он правду говорит?

– Да, – кивнула Маша.