Дом последней надежды

Он молчал, а я… я наслаждалась прогулкой, каждым шагом и сухим перестуком деревянных сандалий… и кажется, носки я оставила в храме. Возвращаться? Глупо… дар богам? Не оскорбит ли их подобный подарочек…

— Вы давно меня ждете?

— Давно. — Он вздохнул, и я увидела белесое облачко. — До меня дошли… слухи…

— О суде?

— Не только… — Тьеринг явно не знал, как построить разговор, из чего я сделала вполне закономерный вывод, что речь пойдет о вещах для меня не самых приятных.

— И о чем же?

Мы обошли пристани и прилегавшие к ним кварталы, которые ныне были темны, пусть и во тьме этой блестели сотни крохотных огоньков, но они существовали словно бы отдельно.

Тени хижин.

Призраки людей и не только… ночь полна чудовищ.

Моет на берегу длинные волосы нуре-онна, змееподобная красавица… и только попробуй залюбуйся, подойди, обманутый белым отблеском кожи, как наполнится душа желанием, противостоять которому простой человек не способен… и что с того, что безрука она?

Длинный язык вопьется в шею.

И теплая кровь наполнит жирное тело, придавая ему еще больше красоты…

Поджидает корабли лысый умибозу, бродячий монах, чья душа оказалась слишком черна, чтобы переступить порог смерти. И не приведите боги, если погаснет на корабле носовой фонарь. Протянет умибозу цепкие руки, и когти его пробьют борта, из какого бы дерева ни были они сделаны…

— Гм… говорят… — Мой спутник споткнулся.

Дорогу он выбрал ту, что вела в обход кварталов, в которых по ночам было неспокойно. И не только чудовищ стоило в том винить. Люди здесь тоже всякие встречались…

Покойному супругу Иоко не знать ли.

Гуляет в заброшенных зданиях уван, охотится за чужими тенями юсан…

И как знать, не идет ли по нашему следу заблудившийся призрак. Впрочем… призраки куда безобидней людей.

— Полагаю, — я решила помочь своему спутнику, — вам не слишком приятно повторять эти слухи, но вместе с тем вы считаете, что мне стоит знать о них? И в то же время не желаете меня… оскорбить?

Продажные женщины выбирались на улицы, и стена, окружившая Веселый квартал, их не останавливала. Одна, почти нагая, кружилась в переулке… женщина ли?

Стоило приглядеться, и бледная фигура поплыла, рассыпалась искрами…

А тьеринг застыл.

— Это дзере-гумо. — Я позволила себе коснуться щеки. Колючая, однако… — Она ненастоящая, точнее, это обличье не настоящее…

Из бледного тела полезли волосатые паучьи ноги, которые шевелились, тянули нити паутины, заплетая переулок. И к утру кто-то да угодит в них.

Она не убьет.

Она стара и осторожна, а потому возьмет лишь ту малую толику крови, которая позволит продержаться еще ночь или две… или больше, главное, что с утра человек не вспомнит, как вышло, что он уснул в переулке.

Перепил саке, наверное.

Тьеринг моргнул и добавил пару слов на своем языке. А заодно уж схватился за шнурок, вытащил нечто, напоминавшее акулий зуб, оплетенный серебряной сеткой.

Красиво.

И не только в красоте суть: паукообразная красавица зашипела и, бросив недостроенную сеть, исчезла в переулке. Вряд ли она уйдет далеко: они не любят покидать привычные места охоты, но… пожалуй, я рада, что больше ее не вижу.

— Женщина? — Тьеринг положил руку на клинок, всем видом показывая, что готов немедля вступить в схватку.

Это он зря…

Дзере-гумо из тех редких тварей, которые не боятся холодного железа, а одолеть ее можно лишь серебром, и то не всяким. А что ушла… ночь коротка, и голод сам собой не утолится.

— Нам лучше поспешить. — Я раскрыла бамбуковый зонт и с удивлением поняла, что этот — не мой. Я точно помню, что оставила его под деревом и других зонтов там не было, но… на моем нарисованы были бабочки, нынешний же, из темно-красной бумаги, был украшен изображением двух грозовых драконов.

Очередная случайная неслучайность?

С ручки зонта свисала связка железных бубенчиков, чьи неожиданно звонкие голоса разнеслись по улочкам, словно предупреждая. И следом я услышала шлепанье чьих-то ног.

Вздох тяжелый.

Утробный рокот, который заставил придвинуться поближе к тьерингу…

Боги смеются, глядя на нас, и лишь Аме-онна, которая к ночи превращается в облако, чтобы утром пролиться дождем, привычно печальна…

— Согласен. — Тьеринг вытащил-таки клинок.

И где-то заплакала птица.

Мелькнула в небесах белесая тень и исчезла, когда драконы на ткани зонта сделали круг. Из оскаленных пастей вырвалось пламя.

Рисованное.

А если бы тьеринг не дождался…

…если бы…

Мы шли так быстро, как это вообще было возможно. И не отпускало ощущение внимательного взгляда, которым меня провожали… и не одного… из каждой подворотни, из-за низких стен, с крыш и ветвей на меня смотрели…

…следили…

…выжидали… и магия храма, окутывавшая нас полупрозрачным облаком, истончалась. Еще немного, и…

Мы успели.

Стена.

И ворота.

Молот на цепи… открывают долго, я почти успеваю замерзнуть. И тем острее ощущается чужое тепло. Тьеринг набрасывает мне на плечи свою куртку.

Он по-прежнему зол.

И…

Его нельзя отпускать.

Ночь опасна. И нынешняя опасней прочих.