Дом последней надежды

Ящик, куда я запихнула несколько монет, надеясь, что этого будет достаточно. Я понятия не имела, что делать дальше. А Иоко… кажется, она тоже редко бывала в храме. Правильно, матушка была против общественных храмов, полагая их прибежищем нищих и всякого сброда, который норовит поживиться за счет людей состоятельных…

Муж и вовсе не слишком верил в богов, да и в доме его имелась своя молельня. Было время, когда Иоко приноровилась прятаться в ней, но скоро этот ублюдок понял, где искать жену, а боги… смолчали.

То ли не было их там, то ли не вмешивались они в бытовые ссоры.

Едва слышный вздох заставляет обернуться.

Никого.

Ничего.

Пол из разноцветных кусочков слюды, которые никак не складываются узором, покрыт сетью трещин. Я оставляю сандалии на коврике.

И касаюсь ступней камня.

Теплый.

Горячий даже.

Подземные источники? Моя рациональная часть желала получить простое объяснение, но те, кто был в храме — незримые, но все же удивительно явные, — не спешили помогать.

А дальше что?

Преклонить колени?

Но я не вижу ничего, что напоминало бы алтарь…

Пруд есть.

Темная вода и белые камни. Тонкие веточки неизвестного растения покрыты бледно-розовыми цветами. Желтый листок кружится, и я задерживаюсь здесь надолго, просто наблюдая за тем, как лист этот танцует на камнях.

Дышать становится легче.

Пусть душа Иоко получит свободу. И новую жизнь, желательно счастливую или хотя бы лишенную той боли, которую она уже перенесла со всем положенным по нынешним порядкам смирением.

Они не отвечают за порядки?

Люди…

Пускай. Я протягиваю пальцы и касаюсь шелковой воды, которая спешит обнять их, обдать холодом, потянуть силу…

Мне не жаль.

Дайте ей новую семью, хорошую… чтобы родители любили, чтобы берегли… и муж тоже, если она вновь родится женщиной… и дети… ей ведь хотелось детей… так пусть же исполнятся…

Тепло растекалось по воде, и лист кружился все быстрее, пока вовсе взял и не исчез.

А я поднялась…

Был еще лес колокольчиков. Они просто свисали на тонких нитях, то огромные, тяжелые, вовсе не понятно, как нить их удерживала, то крохотные, с мизинчик.

Серебряные.

И золотые.

И из белого металла — платины?

Медные, чуть тронутые благородной зеленью патины. Бронзовые, с закопченными боками… нити уходили куда-то ввысь, теряясь в сумраке, и создавалась престранная иллюзия, будто колокольчики просто висят в воздухе.

Я трогала то один, то другой, выплетая собственную мелодию, которой, признаюсь, изрядно не хватало гармонии. И как-то вместе с этой недомузыкой уходила тревога.

…страхи мои…

…и надежды… вернуться? Вряд ли выйдет. Я ведь знаю, что там, дома, умерла или умру вот-вот. И что там, если разобраться, я никому особо не нужна. Быть может, поэтому и получилось так легко шагнуть в нынешнюю реальность?

Не хочу гадать.

Я играю.

Я отпускаю птицу надежду, пусть будет свободна и легкокрыла. Поднимайся до неба и до солнца, выше драконьих крыл, превращайся в снежное облако, которое ждут где-то там, на склонах гор. И становись частью нынешнего мира, какой стану я сама…

Я играла и дарила силу, что тоже было верно — ничего не бывает бесплатно. А когда вовсе обессилела, села на землю у корней сливы и позволила огромной кошке с кривым хвостом забраться на колени. И так мы сидели, пока не пошел снег.

А быть может, не снег, но слива наградила нас дождем из легких своих лепестков.

А может, и то и другое…

Главное, что когда я покидала храм, дракон почти заглотил солнце, и за стеной стояли сумерки. Монах, по-прежнему окруженный кошками, проводил меня задумчивым взглядом, а за стеной — невысокой стеной, которая разваливалась не одну сотню лет, да так и замерла в процессе, — меня встретил тьеринг.

— Женщина, о чем ты думала, когда уходила из дому одна, — сказал он мрачно.

А я кивнула.

Конечно.

Из дому вообще уходить не стоит, потому как поди угадай, сумеешь ли вернуться.

Кажется, я моргнула.

И улыбнулась.

И хотела ответить что-то, но вновь потерялась во времени, на сей раз не одна. Мы с ним стояли и смотрели друг на друга… друг в друга, и душа у него была синей, слегка прозрачной и холодной, как лед их проклятого острова. Он же видел мою, я знаю, но не сказал, на что та похожа.

Главное, что когда я моргнула, избавляясь от наваждения, обнаружилось, что солнце вновь утонуло в море. Тени скрылись. А небо, украшенное парой лун, словно глазами огромной кошки, почернело… и надо будет купить той, соседской, рыбы… конечно, кошкам рыба вредна, это я знаю из прошлой моей жизни, но боюсь, что сбалансированные корма здесь не в ходу, а местное зверье привыкло к иным реалиям.

— Женщина? — Урлак нахмурился.

— Мужчина, — ответила я, принимая протянутую руку. — И… спасибо.

По ночам и вправду не стоит гулять одной.

Ноги болели.

И руки.

И кажется, все тело тоже, но одновременно я чувствовала себя… просветленной? Легкой, как давешний лепесток сливы… и радуга… да, под сердцем у меня поселилась радуга, в струнах которой пряталась мелодия. Какая?

Как знать.

От меня зависит… все теперь зависит от меня.

Зонтик он тоже взял. Правильно, зачем нужен зонт от солнца, если солнце исчезло.

Мы не наняли рикху.