Мобильник пиликнул, и я прочитала смску от папы:
– Хвостик, нам же с тобой хватает еды?
– Фьють-фьють-фьють.
В десять я поплелась будить Матвея. Я не знала, во сколько ему нужно быть в аэропорту, но очень надеялась, что у нас получится поболтать. Он улетал, я оставалась, и, похоже, из развлечений у меня теперь действительно будут только книги. Но это не плохо, я сооружу гнездо из подушек и одеял, заберусь в него, превращусь в птицу (почему бы и нет?) и наконец-то погружусь в «Таинственный остров», Северную войну и реформы XVIII века. И еще остались шоколадки. И можно пожарить яичницу с беконом и намазать белый хлеб икорным маслом.
В комнату я заходила осторожно, хотя соблюдать тишину уже не имело смысла. Взгляд сразу устремился на фоторамку, все так же лежащую на столе. Сколько месяцев или лет она проваляется в пыли? Наверное, пока Матвей не полюбит еще кого-то или не разлюбит Кристину.
Неужели, рамка так лежит больше года?
«Не обязательно. Швырнуть ее можно было и гораздо позже свадьбы».
Матвей спал на спине, натянув одеяло до груди. Правая нога торчала, рядом на полу валялись носки и брюки. А вот рубашка висела на спинке стула, видимо, на нее сил хватило.
Я подошла ближе и неуверенно произнесла:
– Матвей, уже десять часов, тебе нельзя опаздывать на самолет.
Помня вчерашний опыт, я готовилась к долгому пробуждению Матвея, но он сразу открыл глаза, повернул голову к настенным часам и резко сел.
– Уже утро… – Он потер ладонью лоб, тряхнул головой и скривился. – Боюсь спросить… Я вчера сам до дому дошел или как?
За мучениями всегда должно следовать вознаграждение с минутой славы, и рано утром я представляла, как сообщу Матвею интересную правду о его возвращении, но теперь я испытывала неловкость. Вряд ли приятно узнать, что еще несколько часов назад ты был бесчувственным и неподвижным.
– Почти сам, – произнесла я, считая такой ответ объясняющим все и сразу.
– А подробности?
– Водитель такси мне очень помог. Хороший человек.
– Черт, – буркнул Матвей, откинул одеяло, поднялся и прошел мимо меня. – Ну и кто я после этого? Ясное дело – свинья. – Он злился, и я на всякий случай решила промолчать. Матвей открыл шкаф, вытащил первую попавшуюся футболку и спортивные шорты. – Собирался там пару часов провести, и что в результате?.. Во сколько мы ушли?
– Приблизительно в двенадцать.
– Чайник поставь.
Пока я заваривала чай, Матвей принимал душ. Сначала шумела вода, а затем зажужжала зубная электрощетка. Я красиво разложила на тарелке остатки зефира, поломала на маленькие кусочки шоколадку и уселась за стол. В груди уже начинали пробиваться ростки слов прощания, но я гнала их прочь, не желая наполнять оставшееся время вселенской грустью. Я же знала, что Матвей уедет, нечего страдать.
Он вышел из ванной свежий, улыбающийся, довольный, и при этом смотрел на меня так, будто с минуты на минуту собирался вручить почетную грамоту.
– Ладно уж, Динка, ты молодец, – объявил Матвей, прислонившись плечом к дверному косяку. – А я – форменная скотина. Давай выкладывай, как дело было, восполняй пробелы в моей памяти.
Улыбнувшись, отправив ложку сахара в чашку, я начала рассказывать и о том, как мы бодро шли вначале, и о том, как кое-кто уснул на скамейке. Матвей смеялся, переспрашивал, извинялся и обещал больше никогда не злоупотреблять алкоголем «в присутствии кареглазых девчонок».
– А откуда ты узнала пароль на моем телефоне?
– Э-э… Я не узнала… Просто приложила твой палец, чтобы мобильник прочитал отпечаток.
– Да ты умная!
– Вчера мне так не казалось.
– Извини еще раз.
Завтрак прошел довольно весело, но меня мучал вопрос: когда Матвей улетает? Спросить – легко, однако я не торопилась узнать ответ, пытаясь обмануть настойчивое тиканье стрелок. Он не предлагал обменяться номерами телефонов (просто так, чтобы поболтать), а я ни за чтобы не заговорила об этом сама. Матвей добрый, но я не хотела превращаться в назойливую муху, от которой никак не получается отмахнуться.
– Отец сегодня прислал сообщение.
– Что пишет?
– Волнуется, хватает ли мне еды.
– Ну, – Матвей улыбнулся, – зефир явно заканчивается, и как ты будешь дальше жить – загадка.
– Придется перейти на хлопья с молоком, – бодро ответила я. – И есть банка вареной сгущенки.