Дом Одиссея

– Ты не можешь предполагать, что я…

– Я ничего не предполагаю. Кроме того, что Ореста травили: сначала – в собственном дворце, а потом – и за его пределами. Его травили в походе, травили в море. Змея, судя по всему, никогда не отползала далеко.

Пилад садится, точнее он, похоже, просто не держится на ногах, но тут его поддерживает стул. Пенелопа мгновение смотрит на него, затем подплывает к окну, чтобы насладиться запахом моря и видом бескрайних вод у стен ее дворца. Но наконец произносит:

– Мне понадобятся все сведения о каждой живой душе, которая путешествовала с вами из Микен в Итаку. Мне нужно знать имена и особенности каждого мужчины и каждой женщины на корабле Ореста. А еще мне придется обыскать этот корабль.

– С какой целью?

– Чтобы проверить, не остался ли яд, которым травили Ореста, на борту.

– Если увидят, как итакийцы обыскивают микенский корабль…

– Мы проделаем все незаметно. У меня есть женщина, у которой несколько родственниц работают в доках. Они могут попасть на борт, чтобы, к примеру, помочь починить обшивку или просмолить швы. Утомительная работа и очень долгая. Ты можешь сделать так, чтобы им не помешали ее выполнять?

Он кивает, судя по всему, не найдя слов.

Она снова поворачивается к нему, похоже, удивленная молчанием, и добавляет:

– Электра сказала, что ты тоже был отравлен. В Микенах.

– Я… Я был болен.

– Так же, как и Орест?

– Это было… была ночь… Я был болен.

– Что ты делал этой ночью? Ты помнишь? Что ты трогал, что пил, что ел?

Он качает головой, и она укоряюще хмыкает.

– Речь о жизни твоего царя.

– Я… не припоминаю. Мы ели вместе, но с нами за столом было много людей. Я не трогал того, что трогал он, он пил из собственного кубка, мы ушли – он пошел в свои покои. Вот и все, что я знаю.

Пилад лжет.

Пенелопа тоже это подозревает. Но, не имея мудрости богов, не знает, как поймать его.

– У тебя есть предположение, как твой царь попадает под воздействие?

Он качает головой и внезапно кажется таким юным и измотанным. Ни он, ни Орест не должны были становиться мужчинами так скоро, толком не простившись с детством; у них просто не было времени повзрослеть.

– Что ж, – вздыхает Пенелопа, – мы приветствуем тебя как посла здесь, на Итаке. Если тебе что-нибудь понадобится, просто…

Он протягивает руку, хватая ее за запястье. Хватка слишком сильная – так держат служанку, а не царицу, – и он тут же ослабляет ее.

– Могу я увидеть его? Всего на мгновение? Могу я увидеть его?

Пенелопа качает головой и оставляет его стоять в серебристом свете бликующего моря.

Глава 12

Пир! Само собой, очередной пир.

Вот несколько имен тех, кто постоянно присутствует на пирах, что устраиваются в пиршественном зале Одиссеева дворца.

Антиной, сын Эвпейтов, чьи темные локоны уложены воском и маслом в нелепейшую прическу. Он слышал, что именно так юноши Афин и Спарты, Коринфа и Микен нынче носят волосы, но, поскольку в качестве эталона у него была лишь грубая картинка на глиняной дощечке, кончилось тем, что на его голове теперь смешение всевозможных стилей, которое не вызвало бы ничего, кроме смеха, во всех цивилизованных землях за пределами островов. К его счастью, Итака не особо цивилизованна, а потому Антиноя высмеивают разве что за его спиной.

Эвримах, сын Полибиев. Золотоволосый и светлокожий, он в последние месяцы пытался достигнуть физической формы настоящего воина, на что его определенно вдохновило зрелище исключительно мощных рук воителя Амфинома, сына царя, или мельком увиденные спина и грудь Кенамона, милого египтянина с глубоким, чарующим взглядом. Эвримах весьма неплохо справляется с укреплением рук при помощи метания диска, несмотря на неизбежную для этого вида спорта непропорциональность между левой и правой, но, увы, поистине мужественного подбородка с мягкой бородкой, которую так приятно поглаживать после любовных утех, ему никогда не видать.

Обычно Антиной и Эвримах друг у друга – как кость в горле, но не сегодня: между ними царит угрюмое согласие, что весьма странно.