Лаура выжила. По крайней мере, она дышала, когда ее увозили на «Скорой», хотя в сознание так и не пришла. Врачи сказали, что у нее сильное сотрясение мозга или что-то в этом роде, но пока рано делать выводы.
В кабинете директора Кати рассказала о том, что случилось. О том, как Лаура подловила ее в туалете и ей пришлось запереться в кабинке, о том, как Лаура пыталась выломать дверь… Разумеется, ей поверили. Все в школе знали, чего можно ожидать от Лауры. И все думали, что знают, чего можно ожидать от Кати — безобидной серой мышки. Все улики были в ее пользу. В конце концов сошлись на том, что Лаура сама виновата в случившемся. Так разошлась, что не заметила лужу под ногами, вот и поскользнулась.
Родители Лауры, примчавшиеся в школу по первому звонку, сквозь зубы, но извинились перед Кати, мол, им очень жаль и они ничего не знали. Но Кати по глазам видела, что им ни капельки не жаль и все они знали. Потому она и сказала, что не держит на Лауру зла, сильно за нее переживает и желает ей скорейшего выздоровления. Что тоже было чистейшим враньем. Нет, Кати не хотела, чтобы Лаура умерла. Но она тряслась от одной мысли о том, что та расскажет, когда очнется.
В конце концов ее отпустили и даже сняли с оставшихся уроков. У директорского кабинета топтался Казик, но он не рискнул подойти. Заметив Кати, он отвернулся, мол, знать ее не знает. Впрочем, Кати успела заметить, как он побледнел, и прочитала на его лице немой вопрос:
За стенами школы меж тем стоял погожий денек, совершенно неуместный после всего, что случилось. Теплый ветерок разогнал серую хмарь, и сквозь прорехи в облаках выглянуло солнце, слишком яркое с непривычки. В другой день Кати бы от души порадовалась тому, что весна наконец заявила о своих правах. Весна — это новая жизнь и новая надежда. Но сейчас Кати шла, опустив голову. В этом городе все было не так, все не вовремя.
Кати шла по двухрядной аллее мимо тощих тополей. Почки на ветках набухли, местами полопались, но листья пока не развернулись, и деревья стояли укутанные зеленоватой дымкой. Местами у корней желтели глазки мать-и-мачехи, столь же яркие, как и неуместное солнце.
— Кра! — послышалось сверху. Хриплый, низкий и на удивление мелодичный голос.
Кати подняла глаза. На ветке тополя сидел черный ворон и пристально глядел на нее блестящими глазами.
Кати остановилась, с подозрением косясь на птицу. Раньше она не встречала во́ронов в городе. Воро́н и галок — сколько угодно, однажды она видела грача, но вороны — птицы леса, им не место среди унылых многоэтажек. Этот ворон к тому же оказался довольно крупным. Под его весом ветка сильно прогибалась и раскачивалась, но даже на этих качелях он умудрялся сохранять достоинство. Угольно-черные перья блестели, будто смазанные машинным маслом.
— Кр-ра! — Ворон хлопнул себя крыльями по бокам.
Кати вздрогнула. Что это было? Приветствие? Она огляделась. На аллее, кроме нее, были и другие люди: прогуливалась парочка мамаш с колясками, бодренькая старушка в спортивном костюме занималась гимнастикой, мимо проехал на велосипеде мужчина в дурацком шлеме. Но никто из них ворона не замечал, все преспокойно занимались своими делами. Может, подобное здесь было в порядке вещей?
Чувствуя себя странно, но нутром понимая, что поступает правильно, Кати попыталась сделать книксен. Ворон в ответ снисходительно закивал. Наверное, это была ручная птица. Держат же люди попугаев и канареек, так почему бы кому-нибудь не держать ворона? Кажется, она читала об этом. И еще о том, что вороны очень умные птицы, умеют считать, а иногда и разговаривать.
— Ты умеешь разговаривать? — спросила Кати.
Ворон склонил голову:
— Кра!
Кати вздохнула:
— Жаль. Мне почему-то показалось, что ты волшебная птица. И что ты можешь мне помочь…
Она быстро огляделась, уверенная, что все мамаши и старушки-спортсменки смотрят сейчас на нее как на чокнутую. Но никому не было до нее дела. Она и эти люди жили в разных мирах. А вот ворону, похоже, было дело: он перебрался на ветку поближе.
— Ты можешь мне помочь? — спросила Кати.
Ворон не ответил.
— Мне кажется… Нет, я точно знаю, что совершила что-то ужасное. Не специально и… Я ничего такого не хотела! А теперь мне придется за это расплачиваться. Я сделала большую глупость…
— Крр… — пророкотал ворон, как будто хотел сказать, что так оно и есть.
Кати вспыхнула. Она едва удержалась от того, чтобы не схватить с земли камень и запустить в эту самодовольную птицу. Сбить с нее спесь одним метким броском. Кто дал ей право ее осуждать?
И тут же ей стало стыдно: Кати понимала, что рассердилась вовсе не на ворона, а на себя. И мысли, которые она ему приписывала, — это ее собственные мысли… Ворон же просто каркнул и ничего больше.
— Наверное, я схожу с ума, — проговорила Кати. — А может, уже сошла, только изнутри этого же не заметишь. Ты как думаешь?