Дом на горе

– Хорошо, хорошо… – Учитель отодвинул тетрадку. – Это потом… Вы мне своими словами обо всем расскажите.

В учительскую вошел Никита Кузьмич.

Федор Семенович поднялся ему навстречу и протянул руку:

– Очень рад, что зашли. Не частый вы у нас гость в школе.

– Дело привело. – Кораблев покосился на школьников: – Мне бы, Федор Семенович, с глазу на глаз поговорить с вами, без свидетелей.

– Можно и так, – согласился учитель. – Только я попрошу вас послушать и ребят… Заканчивай, Ваня!

Воробьев, беспокойно ероша волосы, продолжал рассказ. Он вспомнил все, что говорилось о Вите на заседании комитета, вспомнил, как школьники были возмущены его поведением.

– А вы уверены, что правильно поступили с товарищем? – неожиданно спросил учитель. – Вполне уверены?

Ваня переглянулся с членами комитета.

– Уверены, Федор Семенович, – негромко сказал он. – Мы от своего не отступимся.

– И воздерживаться мы не век будем, – поднялся Митя. – Пусть Виктор подумает… пусть докажет. Мы его в комсомол сами тогда позовем.

– Ну хорошо, ребята! Теперь идите, – отпустил Федор Семенович членов комитета.

Плотно прикрыв за ними дверь, он взял из угла стул и сел напротив Никиты Кузьмича.

– А я ведь к вам собирался, – заговорил учитель. – Как стемнеет, думаю, так и пойду. Разговор нам с вами откладывать никак нельзя!

Никита Кузьмич выжидательно молчал, неторопливо скручивая толстую цигарку.

– Товарищи не пожелали принять Витю в свою семью, – продолжал Федор Семенович. – Не по душе он им пришелся. А ведь это беда, Никита Кузьмич, большая беда!

– Беда невелика! Дайте команду, все и поправится.

– А вы слышали, что школьники говорили?

– Им только волю дай, они выдумают, наплетут всякой всячины.

– Да разве комсомольцы плохого Вите желают? – удивился учитель. – Они же хотят, чтобы ваш сын стал настоящим товарищем. И двери комсомола для него не закрыты: поживет, поразмыслит, поймет самое важное, и ребята его с радостью примут.

– Я словеса не мастер плести. Я так скажу, без дальних подходов: сынка в обиду не дам! И, как он пятерочник у вас, вы ему помех не чините. Пусть ваш комсомол заново все порешит.

– Вы способностей сына, Никита Кузьмич, не преувеличивайте. Математику он любит, это верно, а к другим предметам нередко с прохладцей относится… Но дело даже не в этом. Для комсомола одних пятерок в табеле еще мало. Душа у человека должна быть ясная, ему товарищи должны поверить… – Федор Семенович поднялся. – За то, что Витю не приняли в комсомол, мы, учителя, тоже несем ответственность. Значит, недоглядели кое-чего. Но во многом и вы, Никита Кузьмич, виноваты. Неверно вы сына воспитываете. Я вам не раз говорил об этом. Белоручкой он растет у вас, себялюбцем.

Никита Кузьмич потемнел в лице:

– Вон куда целите! Опять Кораблев нехорош!.. Всю жизнь вы меня поправляете да подсиживаете.

– Подсиживаю?.. – Федор Семенович побледнел. – Я? Вас?..

– Известное дело. Вспомните-ка, где вы меня только не задевали… Чуть ли не на каждом собрании имя мое склоняете. А теперь вот к сыну придираетесь…

– Папа, что ты говоришь такое? Одумайся! – раздался встревоженный голос: в дверях стояла Галина Никитична.

Никита Кузьмич кинул на дочь сердитый взгляд, махнул рукой и вышел из учительской.

Учитель потянулся к графину с водой. Руки его дрожали.

– Федор Семенович! – кинулась к нему Галина Никитична. – Что тут произошло?

– Нет, нет, ничего. Пустяки. Поспорили немного… совсем пустяки… – Учитель отставил стакан с водой, так и не отпив из него, опустился на стул и придвинул к себе папку с бумагами: смотрите, мол, я уже совсем спокоен.

– Вам комсомольцы обо всем рассказали? – помолчав, осторожно спросила Галина Никитична.

– Да, я знаю…

– Вы считаете, что я совершила большую ошибку…

– Почему же ошибку? – перебил ее учитель.

– Илья Васильевич говорит, что я должна была сдержать комсомольцев.

Федор Семенович на минуту задумался.

– Нет, я этого не думаю, – убежденно сказал он. – Пусть комсомольцы на этот раз поступили с Витей слишком строго – это ему не повредит. Но меня радуют их принципиальность, твердая позиция, взыскательность друг к другу. А это очень дорого, Галя…

Учительница облегченно перевела дыхание.

– Ты что, переволновалась?

– Очень! – призналась Галина Никитична. – Слишком уж я близко все к сердцу приняла.

– «Близко к сердцу»… – повторил Федор Семенович. – Это не так уж плохо. Пожелаю тебе сохранить это качество до старости… – Он внимательно посмотрел на девушку и указал ей на стул рядом с собой. – Ну что, много нерешенных задачек накопилось?.. Садись, подумаем…

Из учительской Галина Никитична вышла, когда уже начало смеркаться.

Около крыльца сидело человек десять комсомольцев.

– Вы почему не расходитесь? – удивилась учительница.

Комсомольцы молча обступили ее, заглянули в лицо.

– Галина Никитична, он за кого, – вполголоса спросила Варя: – за нас или за Никиту Кузьмича?

– За нас, ребята, за нас! – улыбнулась учительница.

Все двинулись к Высокову. Даже те, кто жил в Локтеве и Почаеве, решили проводить Галину Никитичну до дому.