Дом на берегу

Высказав все, что хотела, я почувствовала себя опустошенной и несчастной. Помиримся ли мы? Я не знала. Потеря Натали была самым тяжелым событием, которое могло произойти со мной. Как я доживу хотя бы до завтра без нее?

Хотя я, конечно, дожила. Постучалась в ее дверь утром, но Натали не отозвалась. Днем – заперто и та же тишина. «В последний раз», – сказала я себе, спускаясь к ней снова. На этот раз дверь распахнулась стоило мне слегка нажать на нее. Натали лежала на кровати, полускрытая Леонардом, на спине и ягодицах которого извивались черно-синие татуировки. Волосы Натали разметались по подушке вокруг ее головы – как нимб, только темный. На запрокинутом лице выражение блаженства.

Дернувшись, будто на меня плеснули кипятком, я побежала прочь, в спасительное одиночество моей комнаты.

И минуты не прошло, как ко мне ворвалась Натали.

– И что ты видела? – дико завопила она. – Что ты видела?

На ней была рубашка Леонарда, накинутая наспех. Скорее голая, чем одетая. И в таком виде Натали бежала через весь дом…

– Анна, – простонала Натали.

Я не злилась на нее, но не могла говорить с ней. Попытайся произнести я хоть слово, получились бы только всхлипывания. Натали положила свои ладони мне на плечи. Я отступила и встала спиной к ней, ощущая вину Натали как собственную и понимая, что она не должна чувствовать угрызения совести. Не передо мной. Мне она ничего не сделала.

– Никто не понимает меня, – с болью выдохнула Натали. – Вы все не имеете ни малейшего понятия, как это – быть мною. С ним.

– Это не мое дело, Натали.

Еще минуту она стояла за моей спиной. Потом ушла.

Я села за стол и положила голову на сложенные руки. Странное ощущение в груди… как будто льдинка разбилась, и теперь осколки тают. Он ведь ее кузен! Я не должна думать об этом. Лучше ни о чем не думать. Достав краски и свернутый в трубку лист плотной бумаги, я придавила его края книгами, чтобы не сворачивался, и начала рисовать. Бросала штрихи как придется. Что угодно сойдет, лишь бы отвлечься. Единственная слеза упала на лист, и я размазала ее кисточкой.

Утром меня разбудила Натали.

– Это красиво. И немного страшно, – сказала она.

Я раскрыла глаза: Натали вертела в руках мой рисунок. Судя по голосу, в кои-то веки она была кристально трезва. Гладкие волосы собраны в хвост. И даже одета прилично – в платье, мятое, но без заметных пятен. Если бы не сигарета, лихо торчащая в зубах, и зазнайское нахальное выражение лица, она даже могла бы сойти за приличную девушку.

– Ты заслуживаешь лучшего, чем место гувернантки в каком-нибудь идиотском доме, где живут идиоты с их идиотскими детьми. У тебя есть талант.

– Я талантливая? – удивилась я и села на кровати.

– Да, и умная.

– Не подлизывайся, Натали.

– Я не подлизываюсь. Надо же, не ожидала от тебя, – добавила она, еще раз посмотрев на рисунок.

Я не помнила, что нарисовала вчера в своем сумеречном состоянии. Взглянув, я не сразу поверила, что это действительно мой рисунок. Там было изображено кладбище, мистическое и холодное в белом лунном свете. Из могил поднимались обнаженные люди. Их кожа была серой, руки подняты, тела искривлены. Волосы женщин вздымались к черному небу. Люди походили на безлистные, мертвые деревья, окружавшие кладбище.

– М-да, – только и сказала я.

– Да уж поинтереснее твоих ваз и яблок будет. Ты больше на меня не сердишься?

Я пожала плечами, чем Натали вполне удовлетворилась.

Все вроде бы наладилось, и мы продолжили общаться как прежде, вот только избегая упоминаний о Леонарде или Колине. Но спустя некоторое время я снова застала Натали в комнате брата. Я послушала, стоя за дверью. Голос Натали звучал мягко и плаксиво. Слов мне разобрать не удалось. Пока я раздумывала, что мне делать, показалась сама Натали.

– Не здесь, он услышит, – прошептала она, уводя меня подальше.

На щеках у нее блестели крупные слезы, но глаза смотрели с обычным сарказмом – похоже, Натали устроила Колину нечто вроде представления.

– Натали, поверить не могу, что ты опять принялась за старое.

– Почему же сразу за старое? Может быть, твои слова произвели на меня впечатление, и я решила пересмотреть свое поведение. Может, у меня внезапно прорезались сестринские чувства. Сегодня я даже не орала на него.

Натали поцеловала меня, но я осталась холодной к ее поцелую и даже испытала неприязнь от осознания того, что нежностью она пытается мною манипулировать.

– Ты играешь с его привязанностью, Натали. Что потом, когда тебе надоест? Ты снова скажешь ему, что он маленькое чудовище?

– Не думай обо мне слишком плохо, – попросила Натали, но как-то неуверенно, будто сама не знала, что относительно нее будет «слишком». – Но и хорошо, конечно, тоже не думай, – добавила она, исчезая в темноте коридора.

«Как же они похожи», – подумала я вдруг. Леонард ужасен, но и Натали тоже. Просто они по разные стороны, и если кто-то играет за черных, а кто-то за белых, то это лишь потому, что так выпал жребий.

Влечение Натали к Леонарду казалось мне иррациональным и странным. Но разве саму меня не влекло так же иррационально и странно к самой Натали? Да, я поняла, как это, теперь.