Дом моей судьбы

— Брось, брось, Саша! Школа не театр! Юле теперь все равно, а нам — неприятности… Слабая у нее была психика! Вот и все! И нечего ребят травмировать горем! Мне выговор, и тебе тоже… Этого достаточно!

Намек на то же, в чем упрекнул меня и колхозный бригадир! Впрочем, я уже верил в свою вину.

— И все-таки смерть загадочна. — Я сидел в кресле, не собираясь уходить из кабинета прежде, чем договорюсь с директором об участии комсомольцев-учащихся в похоронах Князевой Юлии. — Я слышал, Илья Борисович, что тетка Дарья была у вас и рассказывала вам о падеже телят…

Он выскочил из-за стола, шагнул ко мне, нервно ероша седые волосы.

— Такими уликами, Саша, не шутят! — оскорбленно морщился он. — Не подталкивай ближнего в пропасть! Ты мой ученик. Похороны мы обговорим, сейчас приглашу завуча, учителя внеклассной работы… Но своих догадок и предположений обо мне лучше не распространяй… Освобожу старшеклассников от уроков! Достаточно? Когда панихида?

— Простите, Илья Борисович, — бормотал я, смущаясь и чувствуя, что краснею. — Гроб с телом можно поставить в деревенском клубе. Всех комсомольцев мобилизуем…

— Да зачем тебе это? — Он изумленно вскидывал голову. — Это косвенное признание вины! Причастности нашей к гибели девочки. Были каникулы, она пасла телят, они убежали в зеленя и объелись, с горя у нее в головке произошел… — Он приставил указательный палец к виску и щелкнул языком.

Я настоял, чтобы Илья Борисович пригласил в комнату, где на дверях висела табличка «Комитет ВЛКСМ», активистов-ребят. Скоро пять разнокалиберных подростков — два худеньких восьмиклассника и один крупный, широкоплечий десятиклассник да еще две белокурые, аккуратные девочки в белых передничках и с комсомольскими значками — заняли столы, сложили руки на столешницах, ожидая беседы. Их вид меня сильно разволновал.

— Ребята…. Товарищи! — начал я, но тут на пороге показалась раскрасневшаяся Царьградская, школьники вскочили, приветствуя ее; воспитательница подсела к девочкам, а директор покинул комнату. — Друзья! — обратился я снова к собравшимся. — Жизнь дается, чтобы жить… Расцветать всеми талантами. Каждый из вас — клад мыслей и чувств, месторождение замыслов и чертежей…

Получилось выспренно и глупо. Ребята и без меня знали о гибели Князевой. Я говорил о стойкости, которой не хватило девочке. Труд и любовь невозможны без мужества, потому что таят в себе страсти. Какой бы ни была жизненная задача, комсомолец решает ее, не отчаиваясь, ища поддержки у друзей-единомышленников.

Белокурые девочки всхлипнули, закуксились. Лица ребят оставались сосредоточенно-строгими.

— Смерть Юли таинственна… Подруги и друзья помогут узнать мотивы трагедии. Вы — комитет! Как будем прощаться с нашим товарищем?

Царьградская, будто ученица, резко подняла руку вверх:

— Не оговорились, Александр Илларионович?

— Нет. Обсудим ритуал похорон. С древних времен народ совершенствует погребальный обряд… Предки устраивали тризны с жертвоприношениями, с военными играми, песнями и плясками, со спортивными состязаниями в честь покойного. Это нужно нам, живым…

Девочки утирали рукавами слезы на щеках.

— А разве можно на тризне веселиться? А какие песни можно петь?

Не знал я и сам, какие песни надо петь на похоронах, как провожать в последний путь, а только понимал, что без комсомольской тризны не обойтись. Мы умеем хором петь русские народные мотивы, умеем грустить, знаем немало мужественных напевов и еще больше эстрадных, задорных и беззаботных. А как быть тут? Есть песни «Красноармеец умирал…», «Шел отряд по берегу» о Щорсе, «Прощайте, товарищи! Вечный покой». Кто-то из ребят напомнил слова о Марусе Бондаренко, которая рубила юнкеров и сама погибла: «В цветах лежит Маруся девчонкой молодой, в походной портупее и шапке боевой». Постановили инициативной группе вместе с Анной Васильевной возглавить организацию обряда: команда юношей выкопает могилу; другие парни с учителем труда в мастерской сделают памятник и гроб.

— Где сейчас Юлия? — спросили меня.

— Тело увезли в город, — объяснил я.

Крепкого спокойного богатыря-десятиклассника Вениамина Дубровина я назначил руководителем группы по организации обряда прощания с погибшей девушкой. Я показал ребятам на циферблат наручных часов: время неумолимо крутит стрелки. Приступайте к делу. И, расставшись с ними, поехал в город.

2

В те двое скорбных суток, что оставались до похорон, я плохо спал. Холостяцкая комната в общежитии стала камерой заключенного. Мне было тошно возвращаться в нее. Рано приезжал в райком. Из кабинета часто звонил в школу, оттуда мне тоже звонили и Аня Царьградская, и директор, и даже Веня Дубровин. Через управление культуры и обком комсомола я искал писателя или журналиста, которые бы посоветовали что-нибудь для похоронного обряда. Но никому до нас дела не было! Если бы мы имели деньги и могли заказать сценарий… Что ж, школьники сами фантазировали тризну.