Дом Леви

Тетя Регина всплескивает руками: «Что за образование! » Оборачивается и возвращается в розовую комнату. «Что за воспитание. Никто не мешает мальчику вытаскивать струны из пианино, девочка не играет на пианино, а отец спокойно терпит это». Тетя потрясенно сидит на кровати. Непокорный нрав ее брата Якова по сей день господствует в этом доме, и передался несчастным детям. Не помогли все усилия семьи, не помогла добрая и порядочная жена, дочь профессора, которую привели к Якову, не помогли порядочные сыновья, сыновья Леви, которых она родила дикому брату. Артура тетя Регина очень уважает, но и он оказался бессильным.

Тетя Регина вращает глазами. «Рыжий брат, чей смех сотрясал стены такого порядочного отчего дома, передал свои рыжие волос и свой необузданный нрав будущим поколениям». Ей надо подготовить одежду, спуститься к сыну брата и поговорить с ним об образовании его детей.

* * *

С приближением семейной встречи в доме усилилась суматоха. День уже склоняется к вечеру. Тени отдыхают на верхушках каштанов в саду. На всех этажах дома хлопают двери, носятся служанки, без конца звонит звонок у входа – это посыльные из цветочных магазинов и кондитерских – и собаки лают, и кукушка кукует, и патефон орет, и радио играет, ветер колеблет стекла, дяди и тети ходят из комнаты в комнату. В большой столовой служанки под наблюдением Эдит готовят стол к трапезе. Дед бегает по всему дому из конца в конец, открывает бабкины сундуки, достает посуду, банки, наборы бокалов. Очень ему хочется прихвастнуть перед преуспевающими и достопочтенными членами семьи своим серебром, золотом, хрусталем. Так пришли в его руки высокие канделябры бабки, перед которыми она благословляла царицу-субботу. Поставил дед эти канделябры в центр праздничного стола.

– Зачем, дед? – спрашивает Эдит.

– Пусть будут, – отвечает дед, – Кетхен, принеси свечи, это торжественно и красиво. Сегодня у нас праздник.

Дочери звонят в продуктовую лавку и заказывают свечи к бабкиным канделябрам.

В разгар этой суматохи и собачьего лая нагрянул неожиданно Филипп, которого пригласил Артур Леви.

– А-а, доктор Ласкер, – торопится Фрида навстречу смущенному гостю, задыхаясь при ходьбе от большого волнения, – большая радость, что вы пришли, доктор Ласкер, найдите себе место, потому что дом полон гостей, и не найти спокойного уголка. Сегодня большая семейная встреча. Собралась вся семья, вот и вы здесь. Сегодня наша фабрика перейдет в руки Гейнца. Когда я ему еще вытирала носик, сказала, что его ждет большое будущее. Но что я тут стою и болтаю, дел много, все на моих плечах, поднимайтесь, доктор Ласкер, поднимайтесь наверх, заходите в любую комнату, сегодня это не имеет значения.

Доктор Ласкер поднимается по ступенькам и не знает, куда себя спрятать. В комнате господина Леви слышен взволнованный женский голос, и из всех комнат доносится смех и болтовня. Идет Филипп за Кетхен и почти падает в руки Эдит, несущей большую вазу с розами.

– Осторожно, папа римский, ваза времен бабушки, – проходит Эдит мимо и ставит на стол драгоценную вещь.

– Буду осторожен, – бормочет Филипп, – конечно же, буду осторожен.

– А-а, доктор Ласкер, – дед сжимает плечо Филиппа, – добро пожаловать, доктор Ласкер, хорошо сделали, что пришли, много дел в доме, и еще один мужчина может помочь.

Наступил вечер. Шум стих. Стол готов, жильцы дома и гости разбрелись по комнатам – подготовиться к трапезе. В праздничном сером костюме, делающим его еще более высоким и серьезным, Гейнц зашел в свою комнату, справиться, как себя чувствует дядя Альфред, который сидел, погрузившись в чтение книги. Окна прикрывали жалюзи, на столе маленькая настольная лампа. Голова дяди склонена над книгой, и в руках небольшая табакерка. Нюханье табака – единственная страсть дяди Альфреда, к которой он пристрастился лишь за стенами комнат при чтении книг.

– Уже пришел час праздника? – спрашивает дядя, оглядывая приготовленный костюм. – Мне еще осталось сменить одежду, – и дядя снова погружается в чтение книги.

Гейнц сидит рядом с ним и заглядывает в книгу. Книга написана на иврите, и дядя свободно читает ее.

– Можно вам помешать на миг, дядя Альфред?

– Помешать? А-а, да, конечно же, несомненно. Мне надо поменять одежду, не это ли ты сказал?

– Боже упаси, дядя Альфред, я этого не сказал. Нет необходимости торопиться на семейную встречу.

– Помешать? Да, трудно оторваться от этой книги, – дядя откладывает книгу и снимает очки, – как твои дела, сын мой, как твое здоровье?

– А-а, дядя Альфред, дни тяжелые и темные.

– Тяжелые и темные? – дядя протирает очки. – Сын мой, тьма также вечна, как и свет. В человеческом обществе всегда боролись скверна и святость, – говорит дядя и снова водружает очки на переносицу.

– Ах, дядя Альфред, бывают дни, что скверна настолько ощутимо реальна, что перестает быть философской проблемой.

– Да, да, сын мой, несомненно, философия – мать жизни. Ты считаешь, что скверна в наши дни реальна? Но что ты имеешь в виду, сын мой?