Дом Леви

– Не буду молчать! Не ты – хозяин дома! Отстань от меня! Бить меня собираешься? Ну, да, ты старший! Старший! Жаждешь унаследовать место отца еще при его жизни! В этом секрет твоих трудных дней. Я пойду к отцу и все ему расскажу.

Гейнц трясет Эдит за плечи, стараясь не сделать ей больно, но его руки натыкаются на ее халат, и она чувствует на своем теле его пальцы.

– Ты замолчишь когда-нибудь! Ты будешь молчать!

Голос его угрожающ. Пальцы вцепились в нее. Он трясет сестру, и ее голова качается из стороны в сторону. Слова застряли у нее в горле. Никогда еще так не хватали, никогда еще на нее не смотрели такими глазами, никогда еще не склонялось к ней налитое такой враждой лицо Гейнца.

– Отстань от меня. Я прошу тебя, отстань!

Гейнц не отстает. Он тащит ее к дверям, они натыкаются на Эсперанто, на стулья. Эдит отступает под толчками брата. Враждебное лицо над нею, и жесткие его пальцы она ощущает на своих плечах. Только у дверей Гейнц отпускает ее.

– Катись отсюда! Катись отсюда! Я не отвечаю за себя.

Эдит останавливается в дверях и оборачивается к Гейнцу белым и страдающим, как у мадонны, лицом. Руки бессильно обвисли вдоль белого халата, как перебитые. Глаза расширены и полны боли. Гейнц силится вернуть свой жесткий взгляд, но опускает глаза. Эдит пытается идти и не может двинуться с места, и Гейнц замер на месте. Боль и стыд парализовали их надеждой, что кто-то из них первый попросит прощения. С первого этажа доносится голос деда:

Я – на груди ее обнаженной,
Для поцелуев рожденной.

Гейнц неожиданно берется за дверь и захлопывает перед носом Эдит.

– Гейнц, что ты делаешь? – кричит Иоанна из своего угла.

Гейнц не сдвигается с места. Смотрит на закрытую дверь и зажигает сигарету.

– Гейнц!

Он оборачивает голову к испуганной девочке и натыкается на выражение ее лица в зеркале. Вынимает изо рта сигарету и растирает ее об зеркало.

– Когда мы уже пойдем? – понижает Иоанна свой голос.

– Пошли, – голос его еще не успокоился, – пошли.

Коридор пуст. У двери комнаты Эдит лежит Эсперанто, уткнувшись носом в лапы.

Внизу, в салоне, большая суматоха. Дед одевает там свою шубу. Вся семья собралась проводить деда и кудрявых девиц – Фрида, старый садовник, Франц, Кетхэн. Кухарка Эмми и Бумба. Гейнц держится за поручни лестницы и смотрит в салон. Иоанна берет его руку, и он слабо пожимает ее пальцы.

– Идем уже, Гейнц. Они все ушли.

Сердце подсказывает Иоанне, что права в этой ссоре Эдит, но она всей душой на его стороне. Если бы Гейнц попросил ее остаться с ним и успокоить его, она бы отказалась и от Саула, и от Движения, и пошла с братом туда, куда бы он ни шел.

Они выходят в белый сад. Уже смеркается, и чем становится темнее, тем снег блестит сильнее. Гигантские сверкающие деревья осыпают их малыми снежными горстями.

– Холодно, – шепчет Иоанна, – сад такой холодный.

Гейнц притягивает ее к себе. Лицо ее прижато к его пальто. Рука его – на ее щеке. И так они доходят до автомобиля и трогаются в путь. Оставляют безмолвную площадь и выезжают в столицу, празднично сверкающий морем огней. Рождественские базары открылись.

– Не торопись так, – просит Иоанна, – я ничего не вижу.

Иоанна жаждет разглядывать улицы, полные народа, но Гейнц ускоряет движение автомобиля. «Я отказывал ей не из-за денег, любую вещь я готов ей купить, только не машину, которая еще больше удалит ее дома – шататься по улицам и гостиницам с этим субчиком, Эмилем Рифке».

– Ты скрежещешь зубами, как тигр в клетке, – смеется Иоанна.

«Я на груди ее обнаженной, для поцелуев рожденной», – вертится в ушах Гейнц веселый напев деда.

– Вот здесь, Гейнц, нас ждет Саул.

Доехали до скамьи, и Гейнц останавливает автомобиль у газетного киоска.

– Покупайте, люди! Покупайте «Красное знамя»! Забастовка продолжается! – покрикивает женщина.

– Открытки к рождественскому празднику! Открытки к рождественскому празднику! – проходит по тротуару бородатый горбун.

– Проигра-ал! Иисусе, проиграл! Огонь преисподней зажгли в моей душе! – то ли стонет, то ли рыдает пьяница.

Две проститутки указывают на него длинными своими пальцами и пошучивают. Мужчина в коричневой блестящей шапке останавливается у киоска и плюет в ноги женщине, закутанной в шаль. Люди массой идут из переулка.

– Какой здесь странный запах, – кривит носом Иоанна.

Саул уже приближается к ним. Он ждал ее на скамье, между липами.

– Почему ты так опоздала? Я уже снова собирался идти сам в Движение. Давай быстрей, пошли.

Гейнц крепко держит руку Иоанны.

– Вы тут сами пойдете? – спрашивает он, вовсе не намереваясь отпустить руку сестры.

– А что такое? – удивляется Саул.

– Надо вести себя осторожно, дети – говорит Гейнц и со страхом смотрит на тротуар.

– Кого здесь надо остерегаться? – Саул не понимает, почему брат Иоанны смотрит подозрительными глазами на веселую толпу, движущуюся по тротуару.

– Иоанна, – отпускает Гейнц руку сестры, – ночью не ходи здесь сама, Назови мне адрес твоего Движения, и я приеду забрать тебя домой.

«Вся эта семья – очень странная», – думает про себя Саул.