Дом, которого нет

Прошёл за столик, сел. Смеялась девочка.

Был чувством юмора отменным наделён

тот, что выигрывал и в крупном, и по мелочи,

и "революцию" приветствовал. Влюблён

ли, нет ли, к Лоре был пристрастен.

А Пауку когда-то – одноклассник.

Имея прозвище подводное, огонь нёс

в фамилии. От имени срез – Ник.

Стучали вилки. Горло напрягалось.

«Он неспроста здесь, точно ведь, возник».

Вопрос для спутницы. На столик – сигареты.

Не курит. Благодарны ей за это.

Курить, на улицу, Ник вышел. Лора следом. Он

случайно зажигалкой ей помог:

– Не знал, что у тебя сестра. Ей, кто ты, ведомо?

– Нет. – Плохо. Вот погода! Ну и смог! –

уже погромче. Конспирация – в крови.

– У барышни твоей неумный вид.

– Ум – клетка, из которой лучше выйти.

Над ним просторы, куда входит и он сам.

Неинтересно. С ней, считай, уж был я

телесно, и нет искорки – к словам.

– Могу под каждым словом подписаться.

– Жаль, занята. Нам вся статья встречаться.

– Лишь бы не по статье. – Тут не поспоришь.

– Мы наверху: и, захоти, прикроют вряд ли.

Великая вещь – связи… – Бабки то есть.

– Невинных судят. Мы ж свой яд и так пьём.

– Расслабься. Слишком ты напряжена.

– В семью играем. Концентрация нужна.

– Сестра, наверняка, здесь на каникулах?

– Тревожусь. Лучше б поскорее ей уехать.

– Она – как ты; но, это… – Знаю, Ник. У нас

опасно ей. – Как я, будь. Больше смеха.

Абсурд повсюду, и всего абсурдней смерть.

Кто сам таков, не может умереть. –

В веснушках, чуть косящий, улыбался.

Обнять его ей захотелось, но увы.

Вернулись в зал. Бурбон возобновлялся:

путь к лёгкости для трезвой головы.

Не сомневалась больше Лора, что Инесса

пойдёт за сердцем и окажется под прессом.

Часть XIII. Сын луны и три её лица. Селена

8

Осмелюсь всё же с вами поделиться:

«Я в рифму говорю, твою ж налево».

Причём рассказ, что восемь лет мозги ел,

и весь сей срок жёг записи и нервы,

выстреливает, как любовник из постели,

ключ слыша мужа в скважине… ну, двери.

Для гейских шуточек не время, хоть охота.

И так часты и дли́нны пляски в небыли.

Теперь у нас ведь как: по ссылке что-то

длинней цитаты – ой, потом. Ну, некогда.

Знать, никогда. Читала столько я,

десяток разом, разных, книг начав, друзья.

Переключение вниманья очень нужно

рождённой в поколенье Z (англ.: ноль).

Давайте все признаемся. Ну, дружно!

Нам сложно… концентрироваться что ль?

Разорвано сознание картинками.

И, вроде, вместе всё, и, вроде, связи нет.

Пародия на постмодерн? Сколь далеко же

должна стоять я, глядя на глядящих

на жизнь, изображаемую тоже

"там где-то", где, конечно, всех нас нет!

Не подтверди я эмпирически, что, сука, смерти нет

за смертью – вряд ли прожила б ещё хоть пару лет.

Должна теперь за шторкой очутиться.

Ещё немного, будет и любовь.

Уже не чёрные, совсем вглуби, страницы,

но и не белые. Вот сумерки богов!

Ни в одного не верим, а в неё, голубку,

до сих пор сперму с кровью льём, как в губку.

Есть одна песня… Ладно, затыкаюсь я.

#np Sui caedere – Serenade triste

(гуглим)

Рисую: мир лежит в развалинах,

и, где-то на окраинах, сошлись

с продажной девкой героинщик полумёртвый.

Рефрен прекраснен. Из-под шума – бьёт ведь.

Не обязательно французский понимать

(хотя текст Неллигана – тот ещё, однако),

чтобы прочувствовать за пыткой – благодать.

У всех рывок сердечный одинаков.

По степени разбитости своей

встречаем с нею схожих мы людей.

***

Столичным буйством (задолго до царства

в провинциальном городке) был принят Ян.

Подполье сплошь излазил, с него в дар взяв

всё, чем богат житейский океан.

И верх, где ананасы под шампанское,

и низ, где с дозы к дозе продержаться бы.

Компания, что посещал он иногда,

была по цвету кожи шоколадною.

Шесть братьев и их жгучая сестра.

На страх и риск завёл (под носом) шашни с ней

(головорезов, по отчаянности равных

ему и тем, кому путёвка в ад – курорт).

Этнические платьица на Иде

смотрелись здорово. Без них ещё здоровей.

Красивых женщин редко в гетто видишь.

Акт близости полезен для здоровья.

От юности всех страсти обвивали.

Последствия уж после узнавали.

Кому анализы, кому звонок в три ночи,

валились (с полки чемоданом в качку)

на голову. О смерти вести срочны,

о "жизни в смерть" ещё срочней. Как сачком,

ловят беременностью женщины мужчин.

Для брака часто больше нет причин.

Шесть, в цвет свернувшейся крови, стоит амбалов,

за каждым лунным циклом скрыт один.

Звонит она: – Я с золотом сбежала,

как только поняла, что будет сын.

Не знают братья ни о положении,

ни об отсутствии об этом сожаления.

Работаю в кафе, официанткой.

Солидный срок уже, таскать подносы.

Пойми, тебя тревожить я не стала б,

когда б впритык по горлу ни елозил

тесак. Тут городишка небольшой,

никто не знает ни откуда шов

на шее, ни куда трезвонить, если вдруг…

– Скинь номер карты. Едешь ты сюда.

– Что? – Слышала. Тебе я всё же друг.

Скрывалась ведь ещё… Понятно? – Да. –

Трубка положена. Мобильник лёг на стол.

Постиг с тем Яна окончательный раскол.

Сообразительный подумал про аборты,

мол, почему бы нет, век, чай, не средний.

Бывают синьорины, даже себе во вред,

держащиеся твёрдых убеждений.

Одной "из этих" оказалась крошка Ида.

Стерильность не туманила зениц ей.

Она отлично знала, на что шла,

и отдавалась, полная эмоций.