Я не мог долго стоять там, глядя вниз в черноту, поэтому перебрался на карниз и, укрепившись На его четырех дюймах, которые, казалось, съежились и превратились в один, крепко ухватился за перила и дотянулся до окна. Хотя моя голова едва поднималась над подоконником, я ясно видел интерьер маленькой комнаты, вероятно, гостиной. И в ней сидела Глория. Изящная, зеленоглазая Глория, загорелая, с изогнутыми бровями, обладательница отвратительных друзей. Джорджа не было видно, и я тихо сказал:
— Хэлло, Глория!
Она читала книгу. Оторвавшись, она ногтем отметила то место в книге, где остановилась, и оглядела комнату. Слегка поеживаясь, как от внезапного холода, она вернулась к чтению. Я почувствовал, что моя рука начала уставать.
— Хэлло, Глория! — повторил я свистящим шепотом.
Она замерла. Оглянувшись, отбросила книгу, не отметив места на странице, поднялась и вышла из комнаты. Рука моя страшно устала держаться за перила.
Через полминуты она вернулась, и вид у нее был озадаченный. Я не слышал, чтобы она разговаривала с Джорджем, поэтому рискнул. Обычным тоном я сказал:
— Здесь я, Глория. Это я.
На миг она оцепенела, потом медленно повернула голову. Она посмотрела на меня прямо, увидела мою голову на вытянутой шее, склонившуюся набок над подоконником, и не издала ни звука. Ничего даже не изменилось в ее лице, только одна бровь поднялась. Она явно не верила своим глазам.
Я сказал снова:
— Хэлло, Глория! — И она лишилась чувств.
Черт возьми, что я мог сделать в таком состоянии! Окно было слишком далеко от террасы, так что я, если бы даже и дотянулся до него, влезть в комнату не мог. Поэтому я просто висел и ждал, пока она придет в себя. Я начал говорить, объясняя ей, что это не одна моя голова, и я не привидение, а я весь тут, и что все прекрасно, и что Джорджа, очевидно, нет дома? Понемногу она оправилась, и мне удалось убедить ее, что я — это я и действую сознательно и серьезно.
Все еще сидя на полу, она повернулась ко мне и спросила:
— Ради бога, что вы там делаете, за окном?
— Джордж дома?
Я, правда, не сомневался в его отсутствии, иначе уже не висел бы здесь под окном.
— Нет,— ответила она и хотела что-то добавить, но я прервал ее:
— Я подумал, что он, может быть, дома, да еще с пистолетом, поэтому не постучался в дверь. В следующий раз постучусь. Впустите же меня и погасите свет.
Она встала, выключила свет и приблизилась к окну. При слабом свете огней из отеля ©на некоторое время смотрела на меня, потом спросила:
— Вы пили?
— Ни капли. Впустите меня.
— Лучше уходите, Шелл. Джорджа еще нет, но я жду его с минуты на минуту. Что вам нужно?
— Поговорить с вами. Боюсь, что телефон могут подслушать. Что-нибудь узнали новое?
— Угу. Но лучше уходите. Джорджу это может не понравиться.— Она усмехнулась.— Ах, если бы он сейчас был в вашем положении!
Я взглянул вниз, в черноту, и понял ее намек. Ей не пришлось бы даже разводиться.
— Ну, хорошо,— сказал я,—- встретимся в другом месте, более комфортабельном.
— Отлично. Одна из идей Джорджа в том, что, раз вы мной заинтересовались, я должна поддержать этот интерес и выкачать вас.
— Выкачать? То есть как это — выкачать?
— Выведать у вас, что вы делаете в Акапулько. Кажется, Торелли вас подозревает. Что-то случилось у них на совещании.
— Это все мне известно.
Мы поговорили еще немного, совсем немного, потому что моя рука совершенно онемела. К тому же все сводилось к уже упомянутому поручению Торелли: Джордж должен был велеть Глории выведать у меня мои планы и подвести меня под монастырь. Такова ситуация, если она меня не обманывает. Тогда будет неплохо, если нас увидят вместе. Не так, конечно, как сейчас. Мы договорились встретиться в клубе отеля «Эль Фикантадо», где сможем поговорить в более удобной обстановке.
Мы решили, что Глория скажет Джорджу, будто я позвонил ей в его отсутствие, но потом я вспомнил про подслушивающие устройства и сказал, что позвоню ей через несколько минут и разыграю страстного Ромео, который приехал сюда и жаждет свидания.
С каждой минутой она казалась мне все интереснее и симпатичнее, но в моем затруднительном положении я не мог этим воспользоваться.
— Шелл, подумать только, на что вы пошли, лишь бы поговорить со мной!
— Ну, я также...
— По-моему, это ужасно мило с вашей стороны, Шелл. Джордж никогда бы на такое не решился.
Я начал было объяснять ей, что, как Джордж ни глуп, у него есть доля здравого смысла, но ее лицо было всего в нескольких дюймах от моего, и ей достаточно было высунуться из окна еще на два дюйма, чтобы заставить меня замолчать. Именно это она и сделала, поцеловав при этом меня в губы и чуть не заставив меня умолкнуть навеки. Я не возражал, но все-таки порадовался, что поцелуй был скорее нежным, чем страстным.
Хороший поцелуй отправил бы меня на двести футов вниз.
— Шелл,— сказала она,— вы — прелесть! — и снова поцеловала меня.
Даже на твердой почве от такого поцелуя можно закачаться. Одни ее губы действовали сильнее, чем все ухищрения большинства женщин, и я бы получил истинное наслаждение, если бы не болтался над пропастью.