Дом Кёко

С этого дня Осаму стал одержим идеей о самоубийстве влюблённых. Эта мысль днём и ночью крутилась у него в голове. Но пока, хоть это и называлось болью, он знал только лёгкое прикосновение бритвы. Осаму жаждал настоящей боли, и стоило подумать о ней, как его охватывала радость предвкушения самоубийства влюблённых. Когда влюблённые, сговорившись, умирают вместе, смерть превращается в драматический спектакль.

Особенность смерти, состоящую в том, что её нельзя повторить, облегчила фантазии Осаму. Не важно, что в мечтах даже самые простые чувства часто расходятся с реальностью. Ведь если в фантазиях ты всё ближе подбираешься к смерти, то безвозвратно следуешь дальше. Ты оказываешься перед лицом смерти, и это невозможно повторить дважды.

В мечтаниях Осаму для крови хватало имитации, а для мук смерти, о которых он грезил, театральной боли. Однако фантазии застыли. Если воскрешать мечты о сцене, где он так и не получил роль, то бытие вернётся к неопределённости и потребуется пролить настоящую кровь. Идея самоубийства влюблённых непрерывно, как маятник, раскачивалась между реальностью и сценой.

Но смерть, как театральная, так и реальная, с точки зрения опыта Осаму, в его мечтах почти сливались. Порой, когда он решал, что в воображаемой кровавой гибели нет боли, а есть лишь всепоглощающая радость, то не мог понять, грезит о настоящей смерти или о сценической.

Конечно, из-за привычки к красивым жестам Осаму хотел умереть вместе с красивой женщиной. Однако красивые женщины не годились для того, чтобы вызвать у него желание умереть. Он станет думать не о лице Киёми, а только о душе. Эта мрачная, закалённая несчастьями других и собственным отчаянием душа пронзила Осаму, возжелала его молодого, залитого кровью тела. Её глаза из внешнего мира следили за ним, прочным цементом скрепили его шаткое бытие, стали залогом его существования. И захотели его плоти и крови.

Эти мысли удивительно преобразили окружающий мир. Высотные здания казались сделанными из папье-маше, поезда и автомобили — ненастоящими, театральным реквизитом, политика и экономика — кроссвордом, чтобы убить время. Осаму никогда не интересовался такими вещами, но они сами по себе были из другой реальности.

Компартия Японии приняла решение о новом движении к «любимой компартии». Одновременно опубликовали некролог Токуды Кюити.[38] В Женеве открылась встреча четырёх стран на высшем уровне. Появилось новое формирование и расположение частей Сил самообороны.[39] Численность сухопутных войск Сил самообороны составила сто пятьдесят тысяч человек. Маленькие дети — братья — покончили с собой, прыгнув на рельсы линии Дзёбан.

Такие случаи множились, но все они были фантазией. Мир превратился в причудливый бесконечный спектакль с громоздким реквизитом из папье-маше, под необычайно яркими софитами.

«Я востребован. Мне дали роль».

Осаму любил аллегории. Ему казалось, что тогда иллюзорный мир вращается вокруг него. Он страстно востребован. Востребован, как лимон, из которого выжимают сок. Он востребован, пока из него не выдавят всё до капли.

Перед мысленным взором Осаму возник образ — лужа крови на сцене. Он лежит в этой луже. Тепловатая кровь окрасила его красивый профиль. Ощущение сценической смерти питало реальные фантазии. «Я перестану двигаться. Умру. Нельзя открывать глаза. Нельзя дышать. Ведь зрители заметят даже самое слабое дыхание. Пока не опустится занавес, лучше думать о пустяках. А потом я встану».

Но занавес всё не закрывался, и Осаму осенило — он не слышит оваций. Его охватило безумное счастье.

«Если занавес вечно поднят, значит спектакль никогда не кончится».

Вот он, идеальный театр для самых разных ролей.

*

Осаму совсем забросил театральную труппу. Редко посещал гимнастический зал. Ведь после каждой встречи с Киёми у него несколько дней не сходили последствия жутких игр: рубцы от верёвок, которыми туго стягивали руки и грудь, и небольшие ранки по всему телу.

Матери и в кошмаре не могло привидеться, что её красавец-сын пристрастился к таким адским забавам. После того как Киёми разорвала её долговую расписку и отказалась от выкупа кафе по закладной, мать на припрятанные деньги купила и поставила комнатный кондиционер. Повесила табличку, что в кафе работает система охлаждения. За десять дней появились новые клиенты, и посетителей снова стало много.

Осаму появлялся в кафе нечасто. Одним особенно жарким днём он принёс билеты на пьесы театра Новой школы и пригласил мать. Ставили «Виллу морского бога» Идзуми Кёка, «Кто наследник» Накано Минору и «Мадам Баттерфляй» Дэвида Беласко. Роль мадам Баттерфляй исполняла Мидзутани Яэко.[40] Это было в конце августовских выступлений театра кабуки. Мать обрадовалась: всё уладилось, и в знак завершения страданий сын позвал её на такое представление. Осаму пришёл в алой с белыми цветами гавайской рубашке, и мать, слегка удивившись, заметила:

— Какая яркая. Прямо цвета крови.

Осаму не ответил. Большие тёмно-зелёные солнцезащитные очки скрывали его лицо.