Читаем Дом Кёко полностью

В разгар летней жары Киёми, случалось, внезапно вызывала Осаму к себе. Он приходил, но дел никаких не было. Она говорила, что ей просто захотелось встретиться. В такие дни Киёми приказывала работникам по телефону отменить все встречи с клиентами. И, не обращая внимания на пересуды и презрительные взгляды, поднималась с Осаму на второй этаж.

На втором этаже размещались две смежные японские комнаты в восемь и шесть дзё,[37] душ, кухня и маленький холодильник. Оттуда Киёми доставала охлаждённые мокрые салфетки и заботливо обтирала тело Осаму. Через наружные ставни проникало солнце, расчерчивало квадратиками циновку. Киёми не любила вещи, способные вызвать эмоции: на окне не было ни бамбуковых штор, ни ветряных колокольчиков, звенящих при легчайшем дуновении.

— Немного прошёлся и так вспотел. Ложись сюда, я тебя оботру.

Обнажённый Осаму, как при массаже, послушно лёг навзничь на циновку. Солнечные лучи из окна освещали только внешнюю часть левой руки. Казалось, там лежит отрезанная, горячая, золотого цвета рука, которая касается его руки.

Осаму мельком взглянул на некрасивое, с раздутыми ноздрями лицо Киёми и поскорее закрыл глаза. Киёми бесстрастно смотрела на него, будто разглядывала свежий труп молодого мужчины. На живого мужчину женщины так не смотрят. В этом спокойном взгляде сквозило нечто жестокое.

Грубое скольжение холодного полотенца всколыхнуло размякшие от жары эмоции, вернуло чувствительность вялой коже. Осаму больше радовали эти «очищающие» ласки некрасивой женщины, чем словно затягивающие в трясину прикосновения Хироко. И тут в боку кольнуло и затрепетало. Он не сразу понял, что принятый им за кусочек льда холод — это боль. Приподнявшись, взглянул туда. Из гладкого, округлого, блестящего бока текла струйка крови. Красной ниткой искрилась на солнце.

— Просто царапина, — опередив его, спокойно сказала Киёми.

— Зачем порезала?

Осаму даже не успел посмотреть вокруг, а сразу увидел брошенную на циновку безопасную бритву. Однако его глаза отметили только неподвижный маленький, незначительный предмет, так скользит взгляд по блестящему бутылочному осколку на дороге. Чужеродный предмет, никак не связанный с ними, сверкавший где-то далеко.

— Кожа у тебя слишком красивая. Смотрела-смотрела, и захотелось резануть. — Киёми не улыбалась, казалось, с её бесстрастного лица соскребли все чувства. Но Осаму заметил сердитое дрожание ноздрей и глянец потёкшей косметики.

Киёми вдруг склонилась над ним, обняла и принялась сосать кровь из маленькой ранки. У Осаму от ужаса потемнело в глазах. И он потерялся во времени.

В сумерках Осаму и Киёми очнулись от дрёмы. В окно задувал прохладный ветерок, но дышалось с трудом, высохший пот тяжело стянул кожу. Далёкий мигающий свет неоновых ламп слабо освещал комнату, и в голове Осаму, толком не очнувшегося после сна, крутилась одна мысль: «Вот женщина, которую я так долго хотел и ждал. Наконец-то судьба подарила мне встречу с ней».

Осаму не удовлетворяло обычное для этого мира влечение. Он искал жестокое внимание, такое, чтобы его цепляло. Просто ласк не хватало, хотелось, чтобы ему причиняли боль. До сих пор все только гладили кожу, а Осаму, чтобы убедиться в своём существовании, требовалась явная, длительная боль. Она была ему просто необходима.

Когда Осаму увидел стекавшую по телу кровь, он уверовал в существование, которое прежде никак не мог прочно связать с собой. В этой точке сошлись его молодая плоть и неистовый интерес другого человека, который невозможно утолить, не поранив. Безнадёжная любовь к нему, свежая минутная боль, его кровь, текущая из пореза… Здесь впервые была сыграна драма бытия, а боль и кровь подтверждали его существование. Можно сказать, его жизнь предстала во всей полноте. «Это и есть истинный знак того, что ты существуешь, — думал Осаму. — Я впервые достиг желаемого и теперь связан со всеобщей реальностью». Так гласило нежное, завораживающее течение крови. Кровь, вытекающая из тела, — символ наивысшей близости внешнего и внутреннего. Для подлинного существования его красивого тела, окружённого прочной крепостью мускулов, прежде чего-то не хватало. Не хватало крови. Боль и кровь помогли Осаму поверить в своё существование, а когда-нибудь они же его и уничтожат.

Осаму в свете кухонной лампы увидел, что Киёми в лёгком кимоно режет взятую из холодильника дыню. В раздражённом движении плеч гнездилось надменное одиночество самостоятельной женщины.

Киёми положила на тарелку два куска дыни, зажгла свет в комнате. Осаму приподнялся и отвернулся от слепящей лампы. Проявилась роскошная обстановка, сверкнули отражением посеребрённые длинные ложки и очки Киёми, приближавшейся с подносом из меньшей, тёмной комнаты. Картина спокойной жизни. Осаму недовольно произнёс:

— Что ж даже вентилятор не поставила?

— Меня раздражает его ветер. Разве нужно охлаждение ледяному дому?

Пока Осаму ел дыню, Киёми пошутила:

— Когда я решу умереть, умри вместе со мной.

Мол, она убедится, что Осаму с залитым кровью телом и лицом больше не двигается, и сама примет яд.

*
Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги