Дом Кёко

После этого вдруг мне стали чинить препятствия. Коллега из моего отдела распустил по другим отделам слухи. „Он работает на рекламу“. Более того, до дочерней компании, где мне дали рекомендацию, эти слухи дошли. „Будьте с ним осторожны. Он расчётлив, и, если в вашей смете допущена ошибка, он до последнего промолчит. Пятьдесят тысяч, сто тысяч оплошностей не покроет, возложит ответственность на всех вас“. Нашёлся даже человек, который отправил письмо начальнику отдела кадров, что я беру плату за услуги. Письмо, конечно, анонимное. Начальник отдела кадров с самого начала был в курсе, но обиды, связанные с повышением, в такое время быстро сгущаются. Поэтому он, чтобы не принимать окончательное решение о моём переводе, был против обсуждения всех этих писем и многочисленных слухов. В такой ситуации появились и те, кто порой выказывал мне чрезмерное расположение, метил в союзники. Такие люди ещё опаснее. Впрочем, подобное творится везде. Я легко, без особого разочарования признал, что окружают меня прямо или косвенно враги.

Ты, наверное, можешь себе это представить, но я всюду ходил с простодушным видом. Я радовался, что у общества отобрали дезодорант и оно теперь испускает присущую ему вонь. Этот запах, запах ненависти, ревности, вражды, я люблю так же, как ты любишь духи. Более того, когда я стал объектом их ненависти и ревности, то понял, что они ничего не стоят. Ведь я лишь играю чужую роль, роль „человека, делающего карьеру“, роль объекта их ревности.

Прошло довольно много времени с тех пор, как идея крушения мира, про которую я всегда говорю, превратила меня в обществе в отчасти разгаданную личность. Это идея, за которую её носитель не в ответе, поэтому я вместе с ней становлюсь понятнее. В удовольствии от усилий с целью подняться по общественной лестнице всегда присутствовало самоуважение. Смысл его заключался в том, что в этом обществе никто, кроме меня, не стремился в таком душевном состоянии сделать карьеру. Я своими руками глушу в зародыше желания других. Притом я хорошо знаю, что эти желания ничего не стоят — мне присуща самонадеянность. Ты-то ладно. Но если бы я признался в таком сослуживцам, они, без сомнения, посчитали бы это самообманом, рассчитанным на сокрытие моих амбиций и низменного, утилитарного карьеризма.

Но самоанализ — бессмысленное занятие. Ведь „чужие желания“, которыми я всегда владею, ничего не стоят. И очевидно, что всё происходит так же, как и в нашем мире. Эта истина никак не связана с моим внутренним миром, с моим подсознанием. Я не объект для психолога. У меня до сих пор, по меньшей мере с пятилетнего возраста, не было любви, которую я не заметил бы, как и не было амбиций, которые я в себе не обнаружил бы.

Ты любишь „чужие чувства“, я — „чужие желания“. Для нас и то и другое — жертва. Почему нам так интересны другие люди? Как дикари, которые верили, что поедание мяса храбрых врагов придаст храбрости им самим, так и я способен уверовать, что, поедая чужие желания, заполучу характер другого человека. Да, именно другие люди — жертва, незаменимая реальность. Когда я получил на руки приказ о переводе за границу, о чём многие безумно мечтают, то обрадовался так сильно, словно был человеком, одержимым этим желанием. Разные мотивы моего поведения кроются именно в этом. Фактически крошечный обман.

Как ты знаешь, мой интерес к повседневной жизни замаскирован под ту часть человеческого бытия, где можно понять, чего жаждут другие. Я притворился, что у меня ничего такого нет, и полученные в результате вещи оказались не редкими, не ценными, а теми, которыми я прежде как бы действительно „обладал“. Но сомнительно, получил я их на самом деле или нет. И мне опять захотелось чужих желаний. Я же „простодушный и выдающийся“, так что у меня в планах сделать карьеру.

Мне постоянно необходимо что-то заполнять. Тебе тоже. Моя душа в вечных мыслях о крушении мира вычищена до абсолютной пустоты. Поэтому в неё надо втиснуть грубое честолюбие и мечты, которые соответствуют времени. Банальность и заурядность — неисчерпаемый источник вдохновения для достижения такой цели. Наш девиз — „Всё кончится заимствованием“ — должен по возможности опираться на привычный замысел. Полноценные заимствования, художественные заимствования отставим в сторону. Ведь размышления о них пагубны. Я общественно значимая фигура просто потому, что сам соблюдаю гигиену, стараюсь, чтобы в теле не осталось ни грамма губительного яда. Но на деле полностью чистых с гигиенической точки зрения людей нет, именно в тайне их существования кроется идея крушения мира.

Тебя ошибочно считают фантазёркой, меня так же ошибочно считают честолюбцем. Это, пожалуй, можно назвать искренним заблуждением. Наши взгляды относятся к детерминизму, и, хотя души совсем пусты, дух, как амёба, не прекращает бесцельное движение. Мы просто воплощение движения духа. И хотя наши души пребывают в неподвижности, дух в вечном движении, как живая клетка.

Среди всего этого вздора наконец-то спустили приказ о моём переводе в нью-йоркский филиал.