Дом Хильди Гуд

— Я всегда хотел уехать отсюда, Хильди. Я живу в доме отца. Учился в той же школе, что и отец. Ходил в тот же гребаный медицинский институт, что и отец. И думаю, что в Ребекке меня особенно привлекла ее… ина-кость. Она жила в Африке; она говорит на пяти языках. Вы не знали? Она такая живая, такая энергичная. Мне в самом деле казалось, что мы могли бы быть вместе. О чем я только думал? Моя пациентка… Мне больше не позволят практиковать.

— Питер, мне очень жаль, что ты в таком положении. Правда. Но я все равно не понимаю, почему ты не можешь передать контракт мне. Он мне очень нужен. Думаю, что твой отец хотел бы, чтобы ты отдал контракт мне, а не «Сотбис», ей-богу. Ты уже подписал контракт с Венди?

— Нет. Она хотела прислать бумаги мне домой. Наверное, уже прислала. Я собирался посмотреть их и подписать вечером.

— Послушай, Питер. Я подруга Ребекки. Надеюсь, я смогу тебе помочь. Не подписывай бумаги Венди.

— Хильди. — В голосе Питера слышалось напряжение. — Я сейчас в отчаянии. Я был идиотом, когда выпустил ситуацию из рук. Я никогда в жизни никого намеренно не обижал. Мы с Ребеккой взрослые люди. У людей романы на каждом шагу. Почему мой — преступление?

— Видимо, психиатры не считаются простыми смертными. Конечно, ведь вы обладаете волшебной силой. Понятия не имею. Не я принимаю законы, не мне судить, что у вас произошло с Ребеккой. Надеюсь, я смогу тебе помочь. Помочь разобраться со всем. Но мне нужен твой контракт.

— Нет, Хильди, прости. Мы с Элизой обещали Венди. Она уже сделала снимки для проспекта.

Моя жалость испарилась. Он называл меня «эмоциональным вампиром».

— Венди Хизертон — дура. Нужно было сначала получить твою подпись на контракте, а потом уже заниматься проспектами. Я могу помочь, Питер, но ты должен заключить контракт со мной.

…. — Ну вы и штучка, Хильди, — сказал Питер. — Мне никогда прежде не приходилось говорить начистоту ни с кем в этом кабинете, потому что тут только пациенты, но теперь я скажу, что думаю. Вы отвратительная штучка, которая пытается меня шантажировать. Сейчас, когда я прижат к стене.

— Питер, я просто делаю бизнес. Бизнес в маленьком городе, со старым другом. Все перепуталось: мои отношения с Ребеккой, мои отношения с тобой, твои отношения с Ребеккой. Так что? Только бизнес, Питер. Мой заработок. Меня не касается ваш роман, я никому ничего не расскажу. Как ты только мог такое подумать! Но ты зашел не с той стороны. Ты плохо разбираешься в людях. Чем ты только занимался столько лет в своем психиатрическом институте?

— О чем вы?

— Фрэнки Гетчелл даже школу не окончил, но он понял, что Ребекка бешеная, как только ее увидел. Ты поверил, что она никому не проболтается о вашем романе, а мне все давным-давно известно. Питер, ты что, совсем не знаешь женщин? Я-то думала, ты выучил кое-что о женском мозге за те летние месяцы, пока тусовался с Элли, Мейми, Линдси и со мной. Неужели мы не научили тебя хоть чуть-чуть разбираться в женщинах?

Питер глубоко вздохнул, и его лицо разгладилось.

— Иногда вспоминаю Элли Дайер. Помню, что ее волосы пахли абрикосами. Помню желтое бикини, которое ей нравилось. Но, честно говоря, если увижу ее на улице сегодня, наверное, и не узнаю. Не смогу отличить ее в толпе.

— Да, правда, не сможешь. Она умерла от рака Груди пять лет назад.

— Ох, — сказал Питер. Потом, глядя в окно, задумчиво продолжил: — Как пахли ее волосы. Наверное, от шампуня. Иногда я ощущаю этот запах от кого-то… и сразу возвращаюсь в прошлое.

Я вспомнила, как маленький Питер хотел купить на десять долларов времени Элли. На десять долларов ее внимания и симпатии — всего, что он считал любовью. А сейчас люди платили ему примерно за то же. Все — кроме Ребекки. С ней он попытался забыть о бизнесе и оставить только любовь. А теперь, когда ему аукнулось, он вспоминает о шампуне старой мертвой Элли Дайер.

— Слушай, Питер, даю слово: я никому не говорила о вас с Ребеккой и не скажу. Но хочу, чтобы мы подписали контракт. Мы сделаем это тихо. Я не выложу его на сайт недвижимости, не буду давать рекламу. Только поговорю с другими брокерами. Тебе нужно всего лишь позвонить Венди и сказать, что передумал. И подпишешь контракт со мной. А я помогу тебе.

— Вы знаете, что ваши дочери хотели, чтобы я помог им с интервенцией? Они звонили и просили помочь.

Я почувствовала, что краснею.

— Ну? И что?

— Я сказал им, что не верю в интервенцию. Нельзя лишить человека желания выпить. Я сказал им, но они не слушали. Нельзя силой отобрать у человека отрицание. Отрицание — как одеяло, в которое завернут почти голый человек. Нельзя его сдергивать. Нельзя взять и выставить человека на холод и позор. Человек может снять его сам, когда будет готов. Думаю, я правильно сказал, им лучше было меня послушать.

— То есть? Я не пью уже месяцы.

— Я знаю, Ребекка говорила мне. Рад, что вы для себя все решили. Рад за вас, Хильди, правда. А теперь… это тоже…

— Что?

— Это дает мне больше уверенности. Чтобы подписать контракт с вами. Чтобы верить вам.