Дом Хильди Гуд

— Ребекка, это и есть игра. Я вам говорила. Я не читаю мысли — по крайней мере так, как вы представляете, но я не заставляла вас ничего рассказывать. Неужели Питер считает вас такой податливой… Впрочем, теперь я уже не удивляюсь; похоже, у него хорошо получается манипулировать вами.

— Хильди! Как вы можете? Никогда не слышала такого ужаса. Мы очень серьезно относимся друг к другу. Хильди, вы же знаете. Вы знаете о нас все.

— Ладно, скажите Питеру, что я никому не расскажу. Да и кому рассказывать? Здесь никто даже жены его не знает. И наверняка считают, что он заигрывает со всеми пациентками…

Это был удар ниже пояса.

— Простите, — сказала я. — Я не то имела в виду.

— Ничего, — ответила Ребекка. — Питер предупреждал, что вы очень рассердитесь, если я расскажу вам, но я должна была. Вы здесь мой самый близкий друг. Дело в том, что Питер боится не только того, что узнает Элиза. Он может потерять лицензию врача, если это выплывет. Психиатр не имеет права вступать в интимные отношения с клиентом. В некоторых штатах его могут отправить в тюрьму. Хоть он и был моим врачом лишь короткое время.

— Незаконно двум взрослым людям заводить отношения? Двум совершеннолетним? Может, так было в пуританские времена, но теперь можно заниматься сексом с кем хочешь, если вы оба взрослые. Не хочу говорить, но, по-моему, Питер вам вешает лапшу…

— Да с чего? Это не…

— Я плачу алименты мужчине, который два года изменял мне с другим мужчиной. Закон не видит в этом ничего неправильного. Я должна поддерживать его материально — и какое-то время его партнера, — потому что зарабатываю больше. Как может быть противозаконно то, что вы с Питером завели роман? Может, Питеру хочется, чтобы вы так думали… Ох, простите, не слушайте.

— Хильди, все нормально, но вы ошибаетесь. Я проверяла. Это действительно незаконно. Из-за того, что в прошлом какой-то нечистый на руку врач использовал пациентов. Иногда у пациентов происходит перенос, и возникает иллюзия любви к психоаналитику, но настоящей любви нет. У нас с Питером все иначе. И я никогда не была пациентом Питера. Мы любим друг друга.

Ребекка выглядела ужасно хрупкой и беззащитной. Я пожалела о своих словах.

— Знаю.

Ребекка села прямо в кресле и взглянула мне в глаза. Она ждала чтения.

Знаете? Вы знаете, что он чувствует? Скажите мне, Хильди. Не щадите меня. Мне очень нужно знать. И я знаю, что вы знаете.

— Не знаю, — вздохнула я.

Вот почему я бросила заниматься этим много лет назад. Человек хочет услышать, что он особенный; что существует космический смысл его жизненного пути и предсказуемая судьба только для него. Яркая, счастливая судьба — только для него, родного.

— Хильди, Хильди, посмотрите на меня, хоть на минутку.

Я взглянула и задрожала. Бедная Ребекка.

— Да. Да, конечно, он любит вас. Перестаньте беспокоиться. И приезжайте сегодня вечером. Когда детей уложите. Выпьем по бокальчику?

— Я бы с удовольствием, Хильди, но не могу. Брайан едет. Его родственники приедут на День благодарения. Я лучше домой, переоденусь.

— Счастливого Дня благодарения, Ребекка, — сказала я, и она пожелала мне того же.

Я видела, как она вышла из боковой двери, потом услышала, как она помедлила у лестницы к кабинету Питера. Потом по галерее разнесся звук шагов; через несколько мгновений машина устремилась прочь по улице.

В тот день я работала допоздна. Подбивала счета к концу года и покинула кабинет, когда уже стемнело. Темнота явилась для меня неожиданностью — часы на столе показывали половину четвертого. На самом деле маленькие часы в хрустальном пресс-папье с тех пор постоянно показывали полчетвертого, хоть я и пыталась несколько раз менять батарейки. Не стану утверждать, что дело в Ребекке, но невольно вспомнилось, что говорил Брайан на той вечеринке у Венди о странных магнитных полях Ребекки и их пагубном влиянии на электронику. Впрочем, часы в пресс-папье были дешевые, китайские. Наверное, они остановились за много дней до того, как Ребекка их коснулась. А я просто не заметила.