Дом Хильди Гуд

Сара Гуд стала одной из первых трех жительниц Салема, обвиненных в колдовстве, когда началась массовая истерия; муж и маленькая дочь Доркас дали показания против нее. И вот что очень, очень печальное узнала я о деле Сары: четырехлетнюю Доркас тоже обвинили в колдовстве, и она, по малолетству и невежеству, созналась. Ее приковали цепями в подземелье, как остальных, а когда через несколько дней после ареста ее допрашивали в суде, она рассказала, что мать дала ей змею и что змея укусила ее в палец и сосала кровь. Власти решили, что змея — ее «семейный дух»; это во многом решило участь Сары Гуд. Она была беременна во время ареста; после рождения ребенка (который впоследствии умер) ее повесили. Доркас Гуд позже освободили. Ее так потрясло время, проведенное в подземелье закованной, что отец получил возмещение за пострадавшее потомство. Все же кому-то она оказалась годной, какому-то мужчине, и вот я — ее потомок, как и мои дочери.

В сочинении Эмили написала, что живи Сара Гуд сегодня, ей бы поставили диагноз — биполярное расстройство, или шизофрения. Эмили цитировала, как свидетели описывали странное поведение Сары Гуд — склонность бормотать что-то себе под нос, враждебные и антисоциальные вспышки. У этих душевных заболеваний есть генетический компонент, писала Эмили и упоминала отца Сары Гуд, склонного к суициду. Скотт помог Эмили в исследованиях, и она получила «отлично». Сочинение вышло на конкурс сочинений штата. Первое место Эмили не получила, но удостоилась похвалы.

Скотта всегда привлекала эта теория по поводу двойной линии сумасшествия в моей семье. Его крайне занимало то, что он называл «иронией» в ситуации моей мамы. Например, то, что большую часть моего детства она провела в Дэнверсской больнице штата, заведении для душевнобольных. Не всем известно, что салемский процесс над ведьмами в самом деле проходил в деревне Салем (теперь это Дэнверс), совсем рядом с больницей, куда мама попадала не раз. Скотт просто с ума сходил, что Дэнверсская больница штата, построенная в конце девятнадцатого века, изначально называлась «Психиатрическая больница штата в Дэнверсе» и стояла на горе Готорн, названной в честь Джона Готорна, одного из судей салемского процесса над ведьмами.

— Они называли ее психбольницей! — восклицал Скотт, читая одну из библиотечных книг. — Когда твоя мама была там, больницу еще называли так?

— Нет, конечно, нет, — нетерпеливо отвечала я.

Почти все, что было известно Скотту о моей матери, он узнал в те моменты, когда мы оба были здорово в подпитии. Питье развязывает мне язык. Видимо, на мать так же действовало. По словам папы, когда мама была «на взводе» — я-то с трудом припоминаю ее маниакальные периоды, наверное, они случались не часто, — она пила, чтобы немного «притормозить», поспать, но, думаю, перебарщивала. Однажды (я была еще совсем маленькой) мне сказали, что она в Дэнверсе, потому что прикатила на машине в дом преподобного Хауэлла, тогдашнего священника конгрегационной церкви (еще одна забавная, по мнению Скотта, подробность: в бывшей столовой преподобного Хауэлла теперь мой офис). Она прошла в столовую, где преподобный сидел с женой и тремя маленькими детьми, и спросила, почему он продолжает насиловать ее и занимается содомией с детьми прихожан. Я не знала об этом, пока тётя Пег не рассказала мне, запинаясь, вполголоса — за несколько дней до моего отъезда в колледж. В моем детстве мы ходили в церковь каждое воскресенье. Миссис Хауэлл преподавала в моем классе воскресной школы и взяла нас в детский хор. Она была всегда добра ко мне. А я и не подозревала.

Насколько я помню, первый раз мать отправилась в больницу в Дэнверсе после рождения моего брата, Джадда. Мне было шесть; моей сестре Лизе четыре. Думаю, мама впадала в послеродовую депрессию после каждого из нас — просто в те времена об этом не задумывались. Тетя Пег приехала и осталась у нас после рождения Джадда. Моя кузина Джейн всего на год моложе меня, а Яппи на три года старше, так что жить с ними все время было весело. Однажды Пег что-то делала на кухне и пыталась заставить мою маму взять на руки Джадда. Мама отказывалась и ревела. В конце концов она прошептала Пег на ухо, что боится брать его, потому что может отнести в ванную и утопить. Мама не мылась неделями. Как выяснилось, она боялась подходить к ванне — ее преследовали видения того, как она топит ребенка.