Дом яростных крыльев (ЛП)

Я смотрю на скользкую грязь, которая заляпала подол моего платья. Если бы я обладала хоть какой-то магией, я бы могла заставить одежду покрутиться в мыльном тазу, который мы использовали для стирки. Вместо этого мне приходится тереть ткань, пока мои ногти не начинают болеть.

— Может быть, я могу научить тебя управлять водой?

— Мне двадцать два, Антони. Я должна была научиться этому десять лет назад.

— Может быть, ты поздно созреваешь?

— А, может быть, мне вообще не суждено созреть?

Подушечки его пальцев грубые, как и мои, и хотя его это, похоже, не заботит, мне не всё равно. Я пытаюсь забрать у него руку, но он крепко её держит. И затем его большой палец начинает двигаться по линии, которая, по словам Сиб, указывает на то, как долго я проживу. Я надеюсь, что это всё мифы и легенды, потому что она прерывается почти там же, где и начинается.

— Ты созрела так, как надо, Фэллон.

Я фыркаю. Не могу удержаться.

— Не говоря уже о том, что ты выжила после встречи с морским змеем. Может быть, ты и не можешь управлять водой, но ты, явно, можешь управлять сердцами существ, будь то змеи или водяные фейри.

Я качаю головой, но его слова поднимают мне настроение.

— У тебя такой медовый язык.

— Обычно мне говорят это после того, как мой язык прошёлся по женскому телу, а не до.

Я искоса гляжу на него, мой желудок сжимается от эля, от его прикосновения, от мысли о том, что его язык проходится по моей коже. Он тянет за мою руку, нежно, словно проверяет, буду ли я сопротивляться. Когда он не встречает никакого сопротивления, он прикладывает ещё больше усилия, пока, наконец, не сажает меня себе на колени.

— Я знаю, что я не военный, и знаю, что ты достойна лучшего, чем простой рыбак, но прежде чем ты избавишься от меня и моего сердца, дай мне шанс, Фэллон Росси.

Он подносит наши руки к губам и целует костяшки моих пальцев, после чего обвивает меня рукой за шею. Когда он убеждается в том, что я никуда не сдвинусь, он обхватывает пальцами изгиб моей талии, которая кажется ещё более тонкой благодаря моему корсету.

Чувство вины, благодарность и эль смешались внутри меня. И хотя я не хочу выходить замуж за Антони, я понимаю, что не против его поцеловать.

Я, должно быть, сказала это вслух, потому что на его челюсти начинает дёргаться мускул.

— Я тоже хочу тебя поцеловать, Фэллон. А что касается замужества… выкини его из головы.

Я прохожусь пальцами по его позвонкам, вдыхаю солёный запах его кожи, нагретой солнцем.

— Я целовалась только с одним мужчиной, а ты целовал тысячи женщин.

Не знаю, зачем я ему в этом признаюсь. Я виню во всём эль, но всё дело, вероятно, в чувстве незащищенности, укоренившемся глубоко внутри меня.

— Твой опыт не имеет для меня никакого значения. А что касается тех тысяч женщин, ни одна из них не заставляла меня так себя чувствовать, Фэллон.

— Уязвимо?

— Без ума от желания, — хрипло отвечает он, после чего прижимается своими губами к моим губам.

Губами, которые принадлежали многим, но которые сегодня принадлежат только мне.

Поцелуй медленный и томный, он совсем не похож на тот жаркий поцелуй, что я разделила с Данте. В нём нет ни спешки, ни сопутствующих слёз, ни разбитого сердца. Никто из нас никуда не собирается. И хотя это кажется неправильным, я представляю, что сижу сейчас на коленях Данте, что целую губы Данте. Я представляю, как твёрдое и длинное достоинство Данте упирается в моё бедро.

Я раскрываю губы и углубляю поцелуй. Антони аккуратно погружается внутрь. Он как будто боится, что если будет спешить, то спугнёт меня. Но, может быть, он всегда такой нежный? Я пытаюсь вспомнить, что рассказывала о нём Сиб, но при мысли о том, что моя лучшая подруга была на моём месте, всё внутри меня переворачивается.

Не думай о Сибилле.

И о Данте.

Не думай и точка.

Я заставляю себя сосредоточиться на Антони, на его податливом языке, который так сильно отличается от его остального тела. Я запускаю пальцы в его растрёпанные волосы, придвигаю его голову поближе к себе, и поцелуй перестает быть нежным.

Сегодня мне не нужны нежности. Я хочу такой поцелуй, который отключит мой разум и сердце. Который осветит молнией грозовые облака и нагреет зимние ночи. Такой поцелуй, о которых я читала в маминых книгах.

Антони отстраняется и, задыхаясь, произносит моё имя. Я стараюсь снова его поцеловать, но он отрывает от меня свои губы. Я напрягаюсь в его объятиях. Он всё ещё заведён, поэтому предполагаю, что он всё ещё меня хочет, хотя, по-видимому, он больше не хочет меня целовать.

— Здесь сдают комнаты.

Я не готова к большему, но мои мысли заполняет образ Катрионы, руки которой касаются Данте. А затем руки Берил. И хотя принц ни одну из них не посадил к себе на колени, и не пошёл с ними наверх, он позволил этим рукам ласкать его плечи и шею. Позволит ли он кому-то ласкать его сегодня вечером? Его хотят очень многие, и хотя я думала, что больше всего он хочет меня, я сижу сейчас на коленях другого мужчины в Раксе, а значит, он желает меня недостаточно сильно.