Дом и корабль

Осмотр продолжался недолго. Если квартира и была похожа на жилище Ивана Константиновича, то только размерами и расположением окон. Вещи, окружавшие художника, были красивы или незаметны, они были удобны, и, глядя на них, не приходило в голову спросить, сколько они стоят. Здесь стояли тяжелые гарнитуры из очень светлого полированного дерева, даже пианино было какого-то паркетного цвета. Кроме мебели, были вазы, очень большие, неизвестного назначения, одна японская с цветущими вишнями, а другая на индустриальный сюжет, вероятно, отечественная. Было также несколько бронзовых изделий, напоминавших уменьшенного размера уличные монументы, такие вещи Митя видел только в витринах комиссионных магазинов да в гостиничных вестибюлях и не предполагал, что среди них можно жить. С потолка свисали обернутые в грязную марлю разлапые люстры, похожие на всплывшие кресла. Были и книги, солидные многотомные издания и хорошей сохранности и тоже чем-то напоминавшие мебель. Митя задержался перед висевшей на стене застекленной фотографией. Стекло зеркалило, но Митя все-таки разглядел - это была семейная группа. У мужчины - маленькая голова на толстой шее, на коротком носу победно сидели тяжелые роговые очки. Самой заметной частью в этом лице была верхняя губа, широкая, выпуклая, она придавала лицу стойкое выражение самодовольства. Женщина - молодая и, вероятно, хорошенькая, но уже с намеком на второй подбородок, прическа как из гофрированного железа. Чуть пониже виднелись головы двух одинаково наряженных и одинаково перекормленных девочек, обещавших со временем стать точной копией матери.

- Кто такие?

- Люди, - сказала Юлия Антоновна с непередаваемой интонацией. - Он заведует… Фу, память! - Она топнула ногой. - Забыла. Неважно чем. Не думайте, что пивным ларьком. Кандидат наук. А Валентина - обыкновенная корова. Пишет мне страстные письма: Юлечка Антоновна, умоляю, присмотрите за квартирой, ведь мебель фанерованная… Недавно новое поручение: Юлечка Антоновна, реализуйте всю мягкую рухлядь и переведите деньги, а за услугу возьмите себе, что хотите… Ну, я ей ответила.

Газета догорела, и Митя бросил ее на пол, хрупкий черный пепел на глазах превращался в тончайшую серую паутину, в которой одна за другой гасли красноватые искорки.

- В одну комнату мы запихнем все Валентинкины бебехи. Остальная территория ваша.

Митя задумался, прикидывая.

- Нары строить смешно, я вам дам сколько угодно кроватей. Сколько вам нужно? Военная тайна? Пожалуйста, можете не говорить, спрошу у Шурика.

- У Шурика? - удивился Митя. - У какого Шурика?

- У Шурика Камалетдинова, сына нашей дворничихи Асият. Уж он-то знает.

Митя засмеялся. При свете нового факела они посчитали. Команда размещалась целиком, но для начальства места не оставалось.

- Я так и думала, - сказала Кречетова. - Пойдемте.

Спустились этажом ниже. Стучать к художнику не пришлось, на пороге стоял сам Иван Константинович.

- Здравствуйте, - сказала Кречетова. - Катерина дома?

- Катюша на Радио, - ответил художник. Это слово он произносил как бы с большой буквы. - Будет там ночевать. Если я могу ее заменить…

- Как раз вы-то мне и нужны. Не знаю, с чего я вздумала идти кружным путем и искать у Катюши протекции. Я пришла к вам, чтоб предложить сделку. Понимаю, вас шокирует слово. Что делать - жизнь груба.

- Допускаю, - сказал художник с обезоруживающей мягкостью. - Но, может быть, вы все-таки войдете?

На стенах узкого коленчатого коридорчика висели слепые античные маски и глазастые деревянные хари. «Где-то тут рядом бедламчик», - вспомнил Митя.

При входе в большую комнату с камином художник задул свой светильник, - впрочем, в нем не было нужды: лунный свет лежал на стареньком паркете. Зияющая темными углами и двухметровой каминной пастью комната казалась по-дворцовому огромной. Глаза скоро привыкли, и Митя увидел: десятки картин, в рамах и без рам, висели тесно, как в музее, а в самом дальнем углу стоял, оскалившись клавиатурой, большой черный рояль с поднятой, как для концерта, крышкой.

- Дальше идти незачем, - сказала Кречетова. - Вам эта комната сейчас не нужна. Кончится тем, что вы погубите инструмент и зарастете паутиной, если, конечно, раньше не передохнут все пауки. Я предлагаю вам взять на постой пятерых моряков с нашей лодки. Большой прибыли от них не ждите, но все-таки будет теплей, чище и светлей.

- Я все понял, - сказал художник. - Могу я узнать, носит ли ваше предложение обязательный характер?

- Зачем?

- Затем, что в этом случае нет нужды в длинном предисловии.

Кречетова подумала.

- Нет, - сказала она со спокойствием, за которым таился вызов, - мое предложение не носит обязательного характера. Что скажете?

- В таком случае, - художник слегка поклонился Туровцеву, - я должен сказать, что вы оказываете мне честь.

Судя по всему, начальница объекта приготовилась к длительному штурму твердыни. Она даже растерялась.

- Вы чем-то смущены? - спросил художник не без ехидства.

- Да, - сказала старая дама. - Смущена. Я думала о вас хуже.

Наступила пауза.