Дом горит, часы идут

Ведь обстановка совсем неподходящая. Где-то при тусклой лампе и на краешке стола.

Если в этих условиях готовить суп, то ошибки не избежать. Чего уж говорить о более сложных смесях.

Так что Колю все равно ждала гибель. Затем ему следовало раствориться среди неизвестных героев революции.

Это исчезновение было бы оборотной стороной конспирации. Если всю жизнь существовать в тени, вряд ли из нее выйдешь после смерти.

Конечно, бывают исключения. К какой-нибудь дате вполне могли о нем вспомнить.

Его родную Монастырскую переименовали бы в Блинова. Возможно, нашлось бы для него место и в Питере.

В тридцатые в Ленинграде возник район террористов. Скопом почтили Желябова, Халтурина, Каляева и Перовскую.

Не будем продолжать дальше. Скажем только, что всего этого Коля избежал.

Еврейские мудрецы произнесли бы: “Куда человек сам желает идти, туда его и ведут”.

Теперь Блинов жил не для будущего, а ради настоящего. Сам удивлялся: да как он без этого обходился?

Ощущение было такое, словно он уезжал куда-то и наконец вернулся домой.

Разумеется, жена не нарадуется. Ведь муж склоняется не над железяками, а над тетрадями с лекциями.

Как-то на улице она встретила Каляева. Он кинулся к ней и долго тряс руку.

Лиза решила, что этот жест имеет отношение к Коле, а ей, как всегда, кое-что перепало.

Думать об этом не хотелось. Иван сейчас был так же далеко, как Колина мастерская.

Знаете такую игру: холодно… тепло… горячо… Вот так она двигалась из прошлого в сегодняшний день.

Сперва было что-то неприятно-холодное, а потом резко вскипало. Начиная бельем в тазу и кончая борщом в кастрюле.

Борщ или стирка – это, конечно, не соска, но тут тоже нужен пытливый ум. Не исключены открытия и нововведения.

Блинов во всем активно участвует. Вновь принадлежит пеленкам с подгузниками, а главное, им, Лизе и детям.

Немного смущала грустинка в глазах. Видно, одного счастья ему было недостаточно.

Вряд ли Коля горевал о бомбах и взрывах. Уж без них он как-нибудь переживет.

А вот каково без свершений? Или хотя бы без надежды на то, что случится что-то важное?

Один умный человек сказал, что есть люди с биографией, а есть люди без биографии.

Первые обходятся без событий, а вторые настолько в них нуждаются, что готовы сами осложнить себе жизнь.

Так их воспитал Роше. Учитель тоже тосковал без чего-то настоящего и всегда старался всколыхнуть и взбурлить.

Глава седьмая. Жизнетворчество

1.

Сколько раз так бывало. Коля решит, что все наладилось, а это, оказывается, отсрочка.

Вообще-то нам всем дана лишь отсрочка, но только сроки разные. Кому-то повезет, и он проживет лет до ста.

Не такой Блинов счастливчик. Как начнутся у него неприятности, то одна за другой.

Правда, поначалу все складывалось неплохо. Если не вдаваться в подробности, то просто замечательно.

По-другому и быть не могло: все же одно дело – обычная жизнь, а другое – жизнь в границах сцены.

Самая большая радость для студента – студенческий театр. Репетиции тут похожи не на работу или учебу, а на домашнее торжество.

Важнее всего не результат, а право побыть рядом друг с другом. Порадоваться тому, какие славные у тебя друзья.

Ну что с того, что пьесу выбрали мрачную. Для того они и вместе, чтобы эту мрачность преодолеть.

Зритель сразу почувствует: жизнь казалась бы несносной, если бы не островок тепла и взаимопонимания.

Пусть крохотное это пространство. Немногим больше того, что заселили Робинзон и Пятница.

Впрочем, вдвоем уже не скучно. Если же участников в десять раз больше, то тут только держись.

2.

Спектакля еще не существовало, а уже было ясно, что это настоящая бомба.

Может, более настоящая, чем те бомбы, которые в свободное от сцены время делал кое-кто из актеров.

Те были бездушные железяки, а эта из крови и нервов. Из того материала, из которого состоит все подлинное.

Никакая бомба не захочет быть вещью в себе. Лишь во время взрыва раскроется в полной мере.

Поэтому репетирующие чувствовали себя как в закрытой банке. Мысленно представляли сцену и зал.

Одно дело, если беседовать между собой, а другое – еще и с публикой. Постоянно чувствовать ее одобрение.

Пьеса, которую они выбрали, животрепещущая. В ней задаются такие вопросы, на которые каждому следует дать ответ.

Кстати, и название дерзкое. Чаще всего это слово обходят, а тут оно вынесено вперед.

Мелко – фамилия автора, а потом – крупно: “Евреи”. Как бы в подтверждение того, что тема тут важнее всего.

Перед входом увидел афишу и сразу начинает побаливать. Словно ответа от тебя ждут не когда-нибудь, а сейчас.

Слово “зритель” в данном случае не подходит. Правильней было бы сказать: “свидетель”.

Иногда смотреть не хочется, но отвернуться или пропустить совершенно невозможно.

Словно видишь сон. Как ни пытаешься от него отделаться, а он не отпускает.

Удивляет сходство с настоящими снами. Чуть не каждую ночь что-то такое является.

Так суждено этой публике. Днем они швейцарские граждане, а ночью жители местечек.

То одно вспомнится, то другое. Иногда представится такое, чего не было, но могло быть.

Ракурс, понятно, соответствующий. Откуда-то из-под стола или, напротив, с печи.