– Да, это и впрямь доказательство громадного мастерства, но примененного неумным или, по крайней мере, неосмотрительным образом. Как если бы великий скрипач продемонстрировал нам, что за чудные созвучия он способен извлечь из детского банджо.
– Нет-нет, вы глубоко заблуждаетесь. Вижу, у вас радикально ошибочный взгляд на жизнь. Мы должны разобраться с этим. Пойдемте ко мне; я живу недалеко отсюда.
Так мистер Дайсон завел дружбу с мистером Чарльзом Филлипсом, который поселился возле тихой площади недалеко от Холборна. С того дня они наведывались друг к другу то регулярно, то совсем наоборот, и назначали встречи в лавке на Куин-стрит, где их беседы лишали табачника половины удовольствия от прибыли. Между ними постоянно случались пикировки на литературную тему: Дайсон превозносил стремление к вершинам чистейшего вымысла, в то время как Филлипс, изучавший естественные науки и увлекшийся этнологией, настаивал, что вся литература обязана иметь научную основу. Благосклонность заблуждавшихся, но уже покойных родственников привела к тому, что оба молодых человека могли не опасаться голодной смерти – и, как следствие, проводили дни в милой сердцу праздности, мечтая о грядущих свершениях и наслаждаясь беззаботными удовольствиями богемной жизни, не приправленной острым соусом нищенствования.
Однажды июньским вечером мистер Филлипс в спокойном уединении сидел в своей комнате у открытого окна с видом на Ред-Лайон-сквер. Он безмятежно курил, наблюдая за течением жизни внизу. В ясном небе еще не растаяли отблески давно минувшего заката. Надвигающиеся летние сумерки вступили в противоборство с газовыми фонарями на площади, сотворив драматический контраст, овеянный мистическим флером; и дети, бегающие по тротуару туда-сюда, и томящиеся бездельники у пивной, и случайные прохожие скорее колыхались и парили посреди игры света и тени, чем выделялись как нечто овеществленное. Постепенно в домах по другую сторону площади один за другим проступали освещенные квадраты окон; время от времени чей-то силуэт вырисовывался за шторой, чтобы вновь исчезнуть, и подходящим аккомпанементом ко всей этой отчасти театральной магии выступали глиссандо и фанфары фисгармонии, на которой где-то неподалеку играли бравурную мелодию из итальянской оперы, и неумолкающим фоном звучал гулкий бас холборнского транспорта. Филлипс наслаждался мизансценой и ее воздействием; свет в небе померк и превратился во тьму, на площади постепенно воцарилась тишина, а он все сидел и грезил у окна, покуда не встрепенулся от трезвона дверного колокольчика и не обнаружил, взглянув на часы, что уже десять с лишним. В дверь постучали, вошел его друг мистер Дайсон и, по своему обыкновению, сел в кресло, чтобы молча закурить.
– Вы знаете, Филлипс, – сказал он наконец, – что я всегда был поборником сверхъестественного. Помню, как вы утверждали, сидя в этом самом кресле, что в литературе нельзя использовать ни чудесные, невероятные элементы, ни странные совпадения, и настаивали, что это неправильно, поскольку чудесных и невероятных вещей не бывает, а странные совпадения на самом деле не играют роковой роли в людских жизнях. Должен заметить, даже окажись этот аргумент верным, я не согласился бы с вашим выводом, поскольку считаю, что теория «критики жизни»[81] – полная чушь; однако я отрицаю вашу предпосылку. Сегодня вечером со мной приключилось нечто из ряда вон выходящее.
– Поистине, Дайсон, весьма рад это слышать. Разумеется, я возражаю против ваших доводов, какими бы они ни были; но, если вы по доброте душевной поведаете о своем приключении, ваш рассказ меня развлечет.
– Что ж, случилось примерно следующее. Я весь день усердно трудился; на самом деле, почти не отходил от своего старого письменного стола с семи часов вчерашнего вечера. Хотел опробовать идею, которую мы обсуждали в прошлый вторник, – помните, про фетишиста?
– Да, помню. Получилось ли у вас что-нибудь толковое?