Хаберден, вы много лет знаете меня как человека науки; мы с вами часто беседовали о нашей профессии и обсуждали немилосердную пропасть, которая открывается под ногами всякого, кто желает достичь истины иными средствами, помимо проторенного пути экспериментов и наблюдений за материальным миром. Помню, с каким презрением вы говорили мне про ученых мужей, отчасти приобщившихся к незримому и осторожно намекнувших, что, быть может, наши чувства все-таки не являются вечными, нерушимыми границами познания, непреодолимыми стенами, за которые не ступала нога человека. Мы от души – и, думаю, заслуженно – посмеялись над оккультными безумствами того периода, притаившимися под ворохом масок: месмеризм, спиритуализм, материализация, теософия и что там еще выдумала орда самозванцев, захватившая маленькие гостиные ветхих лондонских домов, чтобы демонстрировать свои жалкие трюки и убогое колдовство. Невзирая на все сказанное, должен признаться, что меня нельзя считать материалистом в обычном смысле слова. Прошло много времени с тех пор, как я убедил своего внутреннего скептика, что наши древние и нерушимые теоретические основы целиком и полностью фальшивы. Возможно, это признание не ранит вас так сильно, как могло бы двадцать лет назад; ибо, я думаю, вы не могли не заметить, что в течение некоторого времени ученые с безупречной репутацией выдвигали гипотезы, которые не назовешь иначе как трансцендентальными, а еще я подозреваю, что большинство современных, достойных химиков и биологов без колебаний подписались бы под dictum[134]одного старого схоласта: