Дом девушек

– А то я не вижу… Ну да ладно, мне пришлось взять паузу, и я остановился на мосту. И вспомнил, как тогда из канала выловили тело, а потом припомнил, что Кнуффи как раз проверял эти площадки для бронирования. «Эйрбиэнби», «БедТуБед», и какие там еще есть… Этот рынок необъятен.

Ребекка кивнула:

– Да, я тоже помню это дело. Мне тогда столько мыслей лезло в голову, когда я плавала на байдарке…

– Почему?

– Ну… это тело в воде. Я все думала, что наткнусь на следующее. Я целый месяц не выбиралась на воду, даже тренировки пропускала.

– Но теперь-то возобновила?

– Само собой, человек ко всему привыкает. А куда деваться, иначе можно вообще из дома не высовываться… Правда, теперь по ночам я не плаваю в одиночку.

– А раньше? Одна по ночам плавала в лодке?

– Не лодке, а байдарке. И я скучаю по тем временам. Это особое настроение – видишь дома, свет в окнах, но при этом чувствуешь себя совершенно одиноким. Бальзам на душу… Тебе тоже стоит попробовать. Греблю вместо бега. И для суставов лучше, пока не сбросишь пару-тройку лишних кило.

– Эй, выбирай выражения! Я в отличной форме.

– У меня даже имеется для тебя пакрафт. Правда, у него ограничение по весу в сто пятьдесят килограммов.

Ребекка усмехнулась.

– Еще одно слово, и я тебя высажу. Что за пакрафт?

– Надувная байдарка для походов. Умещается в рюкзаке.

– В общем, резиновая лодка.

– Да нет же, есть разница, ты невежда… Господи, и как ты вообще стал комиссаром?

– Благодаря интеллекту и интуиции.

– По-моему, тебе не следовало расставаться с ними по окончании учебы.

– А по-моему, лучше бы тебе парализовало не ноги, а язык.

– Я пожалуюсь в комиссию по делам инвалидов, и тебе вынесут выговор.

– Спасибо, ты же знаешь, я их коллекционирую.

– Благодаря своему обаянию, я полагаю?

Оба рассмеялись и некоторое время ехали в молчании.

– Я тогда представляла, как убийца еще живую заматывает Розарию Леоне в эту сетку, – проговорила наконец Ребекка, и в голосе ее сквозила печаль. – Бедная девушка… Едет из Италии, чтобы полюбоваться красотой нашего города, и попадает в лапы этого сумасшедшего… – Она покачала головой. – Что, если Яна Хайгель тоже лежит где-то на дне канала? – И взглянула на него с ужасом в глазах.

– Этого нельзя исключать, – отозвался Йенс.

– Значит, по-твоему, это серийный убийца?

Комиссар поджал губы, глядя на раскинувшийся пред ним город. Миллион восемьсот тысяч жителей. Миллион восемьсот тысяч судеб, пожеланий и устремлений. Кто угодно мог оказаться преступником или жертвой. По статистике, лишь некоторые из них были способны на убийство, и еще меньше было серийных убийц. Исчезающе малое число.

Но этого было достаточно, чтобы посеять страх и ужас.

Одного было достаточно, чтобы разрушить мечты и устремления.

– Не исключено, но это пока между нами.

– То есть Баумгартнер не должна знать?

– Только попробуй! Ты знаешь, как она реагирует на фразу «серийный убийца».

– Что ты предложишь мне за молчание?

– Дюжину конфет с марципаном.

– Договорились.

Повисло молчание, которое тянулось до следующего светофора. Когда Йенс встал на нейтралку и мотор довольно заурчал на холостом ходу, Ребекка искоса взглянула на него.

– Мне кажется, или у тебя есть еще что-то для меня? – спросила она.

– Есть. Загадка.

– Серьезно? Супер! Я вся внимание.

– Незадолго до своего исчезновения Розария Леоне сменила жилье, потому что первая комната ей не понравилась. Кнуффи до сих пор не выяснил, где Розария бронировала комнату во второй раз, хоть она и сообщила адрес родителям в Италии.

– И?.. Что-то я не пойму…

– Сейчас поймешь. По телефону Розария сказала родителям, что теперь ее комната на Корсаштрассе. Но в Гамбурге такой улицы нет.

– И это твоя загадка?

– Да, это моя загадка. Кнуффи так и не смог ее решить.

– Хм, – протянула Ребекка. – А этот санитар, кажется, ездил на «Корсе»?

– Да, но какое это имеет отношение…

– Понятия не имею. Просто мысли вслух.

– Пока лучше подумай про себя. А когда разгадаешь, с меня еще дюжина конфет.

10

– И как тебе мой отец?

Лени вцепилась в ремень безопасности и уперлась ногами в пол маленького фургона.

Кристиан Зеекамп, единственный сын издателя Хорста Зеекампа, вел машину как умалишенный. В плотном городском трафике менял полосу, ускорялся, тормозил и снова ускорялся, так что уже через пять минут Лени стало дурно. Однако ей не хватило духу пожаловаться.

– Очень милый, – ответила она.

– Не стесняйся, мне можно говорить как есть.

– Нет, почему… он и вправду кажется мне очень милым. В противном случае твой вопрос поставил бы меня в неловкое положение.

– У меня и в мыслях такого не было, но я знаю своего отца. Милым я его точно не назвал бы.

Лени промолчала. Все ее внимание было приковано к бамперу машины, в которую они вот-вот должны были въехать.

В последний момент Кристиан вывернул руль, перестроился в среднюю полосу и снова прибавил газу.