Это была строчка из Пятикнижия Моше, из главы о Йосэфэ в тюрьме египетской. Князь перечитывал историю Иосифа и его братьев. Возбужденный победой над тяжестью, Валентин запрыгнул с ковровой дорожки на лаковые перильца и дерзко прошагал по ним до угла, повернул, сделал еще несколько победных шагов на высоте, вышел из противоположной двери и в эйфории восторга вновь запрыгнул на полосу акведука, идущего лучом к берегу моря. Он прошел над стоянкой машин внутри неприступной ограды из металлической сетки с камерами слежения, прошел над стеклянной крышей оранжереи, любуясь близкими макушками пальм… только тут его воздушный путь снова засекли верные псы, которым он даже погрозил с высоты пальцем. Доберманы прекрасно прочитали этот насмешливый жест канатоходца и залаяли от бессилия. Стальная полоса уходила стрелой в вершины сосен, Валентин замедлил свой ход, потому что ветки могли скинуть пересмешника вниз, и перешел на стреноженный шаг, сторожа глазами препоны. Но ветки оказались подрезаны, и он вновь помчался над полянками хвои (крона сосны), как вдруг заметил внизу в лабиринте стриженого боскета стальное яйцо… Точнее, сооружение в виде полусферы, уложенной на квадратное основание. Он замер. Вот так штука… что это? Конха! — влетел в голову архитектурный термин. Яйцеголовый объект молчал, сливаясь с землей. Обсерватория? Охотничий домик в стиле хай-тек? Раковина для уединения рака-отшельника? И почему он не замечал сие сооружение раньше? Однако шум моря манил все сильней. Валентин снова раскинул руки для прочности шага и вышел по стальной полосе в морскую высь над краем обрыва. Увидел свою тень — скошенным иксом — на глади бетонного мола и замер — распятием на кресте — в последней точке пути, там, где акведук упирался отвесной стальной ногой в морскую рябь из лунной чешуи.
Здесь высота достигла сорока метров.
Эй, Хегевельд! Смирно!
Малый маяк на краю пирса, где качался морской глиссер охраны, ответил алыми вспышками Морзе: есть смирно!
Казалось, что можно упасть только вверх и взлететь еще выше.
Казалось, что протяни руку — и коснешься луны.
Падение с такой высоты не оставляло никаких шансов безумцу. Чайка, повисшая в воздухе, сторожила глазом явление человека в небе. Еще чуть-чуть, и она попробует сесть на голову, прочитал он опасную думку глупой обжоры и, сконцентрировав взгляд, увидел смутный контур ее пищевода, колыхание легких, пульсацию сердца, пунктир позвоночника… эта картина птичьего нутра была его душе и удивительна, и отвратительна.
Тут собаки гурьбой скатились с обрыва на пляж и с лязгом когтей по гальке помчались в сторону мола. Чайка резко ушла вверх, а Валентин, развернувшись (самый опасный момент для гимнаста), устремился обратно, набирая скорость, оставляя позади пляж, лифт маршала-самоубийцы, кромку берега в корнях сосны, минуя сферический дом на земле… Вот тут-то он и заметил, что сфера наполнена ровным гулом сияния, словно кто-то внутри зажег свет. Электрический пар озарил круговую стену из тиса.
Эй! — екнуло сердце сыщика: а не это ли истинное пристанище роковых близнецов? Он замер, примериваясь, как бы спуститься на землю. Держась за опору стальной арки, что он бы сделал это в два счета, если бы не проклятые псы, которые опять обнаружили путь небесного соглядатая и, окружив опору, по которой он собирался соскользнуть вниз, возбужденным рычанием упредили его намерение. Тут в полусфере погас свет. Обитатели тайника явно услышали сумятицу собак, подошли к окну, но свет внутри мешал разглядеть, что творится снаружи, тогда и нажали на выключатель.
Валентин вернулся в отель, чуть ли не пьяный от своей лунной пробежки по стальной паутине над Заповедным берегом.
Его взгляд упал на листочек, оставленный монахом.
Там было написано:
«Зачем ты согнал меня с пальца?»
Стянув с головы шлем мандрагоры и спрятав оболочку в пенал, он тут же рухнул на постель и забылся тревожным сном…
Четверг, или день пятый
Утром по распорядку: душ, жестяная коробка зубного порошка, щетка из грубой свиной щетины, гимнастика с парой гантелей, завтрак в номер. Овсянка, фрукты, яишня с беконом, сок, шоколад кофе с цикорием.
Пробежка по серпантину асфальта к берегу и вдоль берега к лифту рейхсмаршала. Подняв голову, он с чувством легкого страха посмотрел на высшую точку аркады. Надо же, нынче ночью в позе распятия, один неосторожный шаг и конец. Снова душ и — бултых в бассейн. Кролем от края до края. Сегодня близняшки играют в теннис. В бассейне он один.
Ровно в 11.20 — садовник.
Дон Клавиго, корень прижился!
Виват!
Валентин поспешил в номер принять костюмера, но внезапно распорядок нарушился.
В дверь постучали, вошел грум и внес телефон на шнуре. Это звонил портретист Гай Розов, который попросил дона Клавиго зайти в мастерскую. Оказывается, князь велел вписать профессора в картину. Что ж, грум же и проводил лже-Клавиго в ателье художника, которое располагалось в летнем павильоне в тени рощицы сосен.