Дом Аниты

Руки выше локтей покрыты отметинами: числа, буквы и знаки, вытатуированные или нанесенные несмываемыми чернилами, уже поблекшие. Видимо, стандартная идентификация служащих. Почему их так много? Ими покрыты обе руки, до плеч. Не припоминаю, чтобы я служил в столь многих местах. Но знаю, что служил. Отметок очень много — быть может, потому что мои услуги не ценили; или же я служил в большом концерне со множеством отделений.

Волосы на моей груди и плечах редеют, как и волосы на ногах. Это естественно, когда человек входит в определенный возраст. Без униформы виден голый выпяченный живот. У меня действительно женоподобные бедра. Ступни подобны рукам, маленькие и хрупкие. А вот икры и ляжки очень мускулистые. Кажется, нагрузки на них было больше всего. Они похожи на ноги атлета — неужели я занимался бегом? А, может быть, я убегал?

На моем бедре отпечатан символ моей нынешней любви: Мать Анита. Прямо над ним — американский флаг, я сделал эту татуировку по собственной инициативе. Мать Анита меня похвалила — ей нравилось гладить татуировку пальцами, проверять, насколько выпукла и чувствительна кожа. Она гордилась, что я выбрал место для флага рядом с ее товарным знаком.

Теперь позвольте рассмотреть лицо этого человека в зеркале совершенно объективно. К какой расе он принадлежит, какую национальность или классовые характеристики скрывает эта бесстыдная, выставленная на всеобщее обозрение поверхность? Какой психологический склад? Есть ли у него секреты — проговорится ли о них лицо?

Человеческое тело рассказывает историю. Лицо молчит и не дает ответа.

Но я блестящий профессионал, уверяю вас, хотя лицо мое объективно ни о чем не говорит. Но поверьте — оно живет, пусть и неопределенное, усохшее. Оно дышит под измятой оболочкой, поддерживает во мне жизнь, питает мои мысли и воображаемые чувства — не наоборот. В зеркале мое тело выглядит ужасно, но зеркала, как известно, лгут.

А если это тело умрет — что тогда? Наберет ли мой мозг достаточно сил, чтобы существовать самостоятельно? Буду ли я и в старости жить внутренней жизнью, точно бурлящий, вечно живой Бухенвальд{44}? Жестокость Аниты полезна школяру, изучающему бухенвальдику, — но в глубине души ему нужна его шестнадцатилетняя, его исчезнувшая Любовь{45}.

16. Охота в Центральном парке

Мы обожаем походы и марши. Мы никогда не разгуливаем в нашей полосатой униформе, а одеваемся в обычную гражданскую одежду, которая натягивается поверх пижамы.

На головах у нас обычные кепки или шапки, чтобы любопытные не увидели коротко стриженные волосы с чисто выбритой дорожкой посреди скальпа — это может вызвать неприятные толки среди гражданских. Даже в этом просвещеннейшем из городов кто-то еще отчасти сопротивляется передовым культурным практикам. Но мы предпочитаем не дразнить население.

Наш марш — поход невидимок. На вид мы — обычная группа граждан, хотя шагаем в ногу и тихонько поем хором — настолько тихо, что никто, кроме нас самих, этого не слышит.

Мы поем наш «Походный марш Дома Аниты»:

Колоти меня колоти,

молоти меня, молоти.

Ненавидь меня, ненавидь,

чтобы плакать мне или выть.

Пни меня острием каблука,

пни-пни-пни меня, дурака,

Закричи: говнюк, получай!

Заскучай по мне, заскучай.

Унижай меня, унижай,

унижать меня — это рай.

Порази меня, порази,

загрызи меня, загрызи.

Жаль меня острием осы,

обоссы меня, обоссы,

обоссы меня, обоссы,

обоссы меня, обоссы.

Мы проходим по Сентрал-Парк-Уэст и углубляемся в парк, где шляются разрозненные банды недовольных. Что за удовольствие двигаться к Пятой авеню, где обычно проходят гражданские марши! Мы идем торжественным строем мимо жалко одетых грязных людишек, озлобленно терзающих свои гитары, жаждущих порока, наркотиков и антинародных волнений.

Везде, где они находят вдохновение, давая выход своим незрелым бунтарским позывам, они следуют за более рафинированными умами — неважно, цель это или процесс. Может быть, это выхлопная труба для афроамериканских террористов? Может быть, это помощь богатым неудовлетворенным матронам?

Они тут как тут.

Недовольные собираются толпами на разнузданных гомосексуальных уличных вечеринках. С тщетной беспечностью они заполняют бесчисленные и бессмысленные марши, шагая плечом к плечу со знаменитостями, интеллектуалами и художниками-авангардистами. Однако наши экскурсии в парк — совсем другое дело: тут идет ОХОТА НА ВОЛОСЫ.{46}

Мы блуждаем в парке, точно свора охотничьих собак, ноздри дрожат. Запах деревьев и травы перемешивается с запахами гамбургеров, жареной картошки, мороженого и сластей. Но ярче всего выделяется едкий запах волос — длинных потных волос, что в невероятных количествах носит на головах молодежь.

Перед глазами у нас возникают гигантские горы волос — хайры недовольных, Волосы Хиппи!{47} Не слишком чистые, зато длинные и эластичные. Сытые, податливые Волосы Американских Хипарей!