Дом 4, корпус «Б»

— Классные сонги…

Файоло не ответил, промолчал.

— Высший класс!..

Файоло не отвечал, он еще был погружен в размышления об акустических проблемах дома и о малярской деятельности оскорбленного жильца, и вообще он решил отучиться говорить лишнее. Он лежал на толстом черном пледе за будкой, скрывавшей мотор, который то и дело с гуденьем поднимал лифт, левая рука Файоло покоилась на транзисторе, и он слушал танцевальные мелодии из Вены. Лежал Файоло на спине, смотрел в ясное небо, лишь там и сям прикрытое белым облачком. Взгляд его натыкался на мачты, шесты, на плоские, похожие на пиявок, телевизионные антенны, в ноздри его проникала смесь запахов от разогретого асфальта, своего и чужого пота. Запах чужого пота казался ему приятнее. Длинное красное тело на черном пледе, костистые пальцы, ноги, коленки, голубые трусы, выступающие ребра, длинная худая шея, на глазах очки с зеркальными стеклами, в них отражается серая будка машинного отделения, черные провода, кабели, антенны, голубое небо и желтое солнце. Нижняя губа отвисла, обнажив белые зубы в задумчивой улыбке. Он лежал вытянувшись, прямой и длинный.

— Я всегда обожала западные сонги…

Файоло никак не отозвался.

Высоко в небе затих гул трех реактивных самолетов.

— Эти сонги такие особенные, музыка такая, будто ходит по огромным залам, по ангарам или в этом роде…

Файоло не ответил. Я уже вырос, вдруг подумалось ему; удобно раскинувшись под теплым солнышком, он позволил себе слегка порадоваться, что в мозги его теперь не проникает никакая «тухлятина». Он уже и про ту забыл, что была раньше… Порадовавшись немножко, он предался воспоминаниям. Двор небольшой, полон ребятни, улица тоже. Он уже заявил Петё, что больше ни за какие шиши не станет отпасовываться «головкой» — как-то за этим занятием он гаркнул на ребятишек, чтоб не мешали и не орали так ужасно. «Файтанец-засранец!» — припомнился ему мгновенный отклик. Так и гаркнули, прямо на улице. А ведь ты уже не мальчишка… И… Файоло начал сосредоточенно размышлять. Узкие серо-голубые брюки лежали, сложенные, около его головы, с ними рядышком — серые мокасины, все это накрыто трикотиновой рубашкой, а Файоло смотрел в небо, загорал. И думал: в сущности, ведь это ужасно, серая суета! Зачем вообще разговаривать? И не получается, да и ни к чему! Люди разговаривают, их видно и слышно, да разговоры-то у них какие-то ненормальные, ненужные, просто болтовня, елки! — в общем, без всякого смысла. Идиотизм! Ха! Потому и транзисторы завелись, для того и придуманы — их можно слушать, с собой носить, и отвечать им не надо, и спрашивать… При этой мысли Файоло до того восхитился собой, глубиной своих размышлений, что необычайно обрадовался и стал думать о людях — нет, не обо всех, только о некоторых, избранных… Да, они и есть элита, они уже наверняка пришли к тому же выводу, только немножко раньше, чем он. Файоло видел мысленно, как ходят эти люди по улицам с транзистором под мышкой, в кармане или в портфеле, ходят, в скверах сидят, и не надо им ни с кем разговаривать, им довольно слушать — радио им все расскажет, что нужно знать, а когда сконструируют такие маленькие «транзики», в виде зажима для галстука, или значка на лацкан, или булавочки, а то и еще какие, могут даже меньше придумать, — облепишь такую «транзитку» комочком жевательной резинки, сунешь в ухо, и не будет тебе никакого дела до людей. Вон уже и старики за ум взялись, пришло Файоло в голову, он вспомнил, что видел в парке отца семейства с транзистором, в окружении детишек и трех каких-то женщин. А то ведь люди просто языком молотят, болтают, судачат, думают одно, а говорят другое, и все сплошную чепуховину, так на кой ляд их слушать? «Классные сонги!» Конечно! Высший класс! Ясненько! Странно, что Бела их любит, только это идиотизм, будто музыка вроде ходит по большим залам, по ангарам — чушь!.. Елки-палки, мамочки, вот оно, начинается… Серебро бубенчиков звенит так мягко, словно маленькие волны — ах, то слова твои, как волны, набегают, когда ты за стеною о цветах поешь… Елки-палки, опять эта «муть»! Файоло схватил транзистор, крепко сжал худыми пальцами, ища в нем спасение от «тухлятины». Вскоре почувствовал, как музыка через худую руку входит в его тело. Классная штуковина, такой «транз»!

В парадном корпуса 4 «Б» с треском хлопнула дверь.

— Слушай, Файоло!

Файоло отозвался не сразу — подумал со страхом, что помощи транзистора хватит ненадолго и что «плесень» заползает в него, только когда он поддается слабости, когда слушает Белу; и он огрызнулся довольно резко:

— Отстань, помолчи! Мелешь чепуху, просто тиранство какое-то, слушай тебя без конца! Ты что, того? Трёхнутая? Слушай сонги!