Долина счастья

Видаль вовсе не хотел удерживать Фелисити. Но, увидев, как на солнце просвечивает ее платье, выставляя напоказ восхитительные женственные формы, он, к своему собственному удивлению, ощутил ответную реакцию тела. Девушка извивалась в его объятиях, грудь ее вздымалась и опускалась, а дыхание, подобное шелку, овевало кожу Видаля. А ее запах… Все это, вместе взятое, пробуждало инстинкт, который невозможно было подавить. Инстинкт, призывающий Видаля вкусить нежно-розовые губы Флис, завладеть ее мягкой грудью и еще сильнее прижать свою набухшую плоть к низу ее живота.

Из последних сил пытаясь оттолкнуть Видаля, Флис испытала шок, ощутив, как ее ногти впились в его обнаженную грудь. Она подняла глаза и обнаружила, что теперь его рубашка расстегнута почти до самого пояса. Это она расстегнула? Это она оторвала пуговицы, вцепившись в него, а затем стараясь выбраться из его крепких объятий? Ее рука лежала на золотистой коже Видаля. Темный треугольник густых волос, сужающийся над прессом, привлек ее внимание. До чего же прекрасен этот мужчина!

Она испытывает слабость из-за аромата роз? Или из-за запаха кожи Видаля? Теперь Флис сама прильнула к нему. Ее тело стало удивительно податливым. Видаль смотрел ей в глаза. Потом он перевел взгляд на ее губы, и Флис издала безумный стон желания.

Она больше не могла контролировать себя – страсть полностью овладела ею.

А Видаль? Гнев, испытываемый им по отношению к женщине, которую держал в объятиях, преобразовался в жажду обладания. У него иссякли силы. Мужчина больше не мог противиться ее соблазняющему взгляду.

Дрожащие губы Флис раскрывались под напором языка Видаля, ее грудь все больше набухала под его руками. Фелисити ощущала, как в низу живота вибрирует желание.

Флис и предположить не могла, что является одной из тех женщин, чьи чувства порой становятся сильнее разума. Напротив, она считала себя фригидной. Но теперь Видаль доказывал ей совершенно обратное. Неконтролируемое возбуждение, потребность в близости с мужчиной вызвали в ней боль и жажду, охватившие Флис словно лесной пожар, сжигающий все на своем пути. Она захотела, чтобы Видаль прикоснулся к ее груди, еще до того, как он оттянул вниз бюстгальтер. Набухший сосок наконец-то вырвался на свободу.

Возбудившись еще больше, Видаль опустил голову и принялся целовать ее грудь. Флис издала тихий стон, испытывая невероятное наслаждение. Она изогнула спину, чтобы ее грудь оказалась как можно ближе к Видалю.

Неприкрытая распущенность Фелисити, ее разгоряченное тело заставили Видаля забыть, кто она такая и где они находятся. В конце концов она оказалась в его руках, эта женщина, воспоминания о которой не давали ему покоя.

Он втянул сосок Флис как можно глубже в рот. Его желание уже не знало пределов. Фелисити трясло от неизведанного доселе наслаждения. Наслаждения, которое было настолько сильным, что она едва ли смогла бы его вынести. Флис была готова сорвать с себя платье, чтобы между ней и Видалем не осталось никаких преград, но в то же время девушке хотелось спрятаться от него.

Он прижал ее к себе так, что она почувствовала его эрекцию. И ее тело мгновенно ответило на его безмолвный призыв.

Флис видела над собой голубое небо. Она вдыхала запах их разгоряченных тел, смешанный с опьяняющим ароматом роз. Если бы Видаль положил ее на землю и накрыл своим телом, если бы он овладел ею… Сердце Фелисити билось словно птица в клетке. Разве не этого она хотела много лет назад, когда смотрела на бреющегося Видаля и страстно желала его?

Флис пронзил шок, наполнив ее отвращением к самой себе, и она закричала:

– Прекрати, прекрати! Я не хочу!

Паника в ее голосе вернула Видаля в реальность. Что с ним творится? Он не сомневался, что причина кроется во Флис.

Отпустив Фелисити, Видаль повернулся к ней спиной, осознав наконец, как сильно он возбужден. Как он допустил это?

Дрожа, Флис поправила одежду. Ее лицо залил румянец, и не только от стыда. Соски болели. Фелисити не понимала, как все это могло произойти. Как за пару секунд неистовый гнев мог смениться невероятным желанием? И всего лишь от одного прикосновения Видаля. Неужели она способна испытывать такое?

Флис подождала, пока Видаль не исчез из виду. Она не собиралась ходить за ним по пятам, словно послушный щенок. Так она вела себя в шестнадцать лет. И, кроме того, сейчас девушка не хотела никого видеть. Она укрылась в усыпанной розами беседке, пытаясь вернуть самообладание.

Не раньше чем через десять минут Флис смогла взять себя в руки и направилась к дому. Ее сердце по-прежнему колотилось о ребра. Флис боялась, что это никогда не закончится и ей постоянно придется терпеть боль, причиненную Видалем.

Погрузившись в собственные мысли, Фелисити совершенно забыла о его матери, но тут неожиданно увидела, что герцогиня де Фуэнтуалва по-прежнему сидит в патио. Отступать было уже поздно. Мать Видаля заметила ее и улыбнулась.

Глубоко вздохнув, Флис подошла к ней, искренне извиняясь:

– Простите, если мои слова оскорбили или расстроили вас. Я не хотела этого.

Герцогиня нежно пожала руку Флис:

– Боюсь, именно я должна перед тобой извиниться, Фелисити. Мой сын чересчур яростно пытается меня защищать. Это отчасти из-за его характера и из-за того, что он – глава семьи, неуклонно придерживающейся старых традиций. Но, думаю, есть еще одна причина: Видалю пришлось стать главой семьи очень рано. – Тень грустных воспоминаний пробежала по ее лицу. – Мой муж умер, когда Видалю было семь лет.

Флис застыла. Каково семилетнему мальчику узнать о смерти отца? Девушка была готова заплакать. Неужели она испытывает сочувствие к Видалю? Нет, она не должна поддаваться слабости.

– Когда Видалю исполнилось шестнадцать, умерла его бабушка, и ему пришлось взвалить всю ответственность за семью на свои плечи. – Герцогиня сделала паузу, потом тихо добавила: – Извини, наверное, тебе скучно.

Флис помотала головой. Она, конечно, пыталась уверить себя, что ей совершенно неинтересно слушать, как любящая мать рассказывает о юности Видаля, но на самом деле она мечтала, чтобы герцогиня рассказала еще больше. Флис легко могла представить Видаля в шестнадцатилетнем возрасте. Он наверняка был высоким темноволосым мальчиком. Мальчиком, быстро превращающимся в мужчину.

Ее кожа не забыла прикосновения его горячих губ, и это разрушило все барьеры, выстроенные Фелисити, смело все ценности, изменило все ее суждения…

Флис с трудом смогла вновь обратить внимание на мать Видаля, которая продолжала доверительно беседовать с ней:

– Видаль был очень привязан к твоей маме.

Девушка сумела кивнуть в ответ, однако была не в состоянии вымолвить хоть слово.

Мама Флис почти не говорила о матери Видаля – за исключением того, что та не была первой кандидатурой, выбранной бабушкой Видаля в жены ее сыну, и что именно герцогиня настояла на том, чтобы Видаль получил полное и разнообразное воспитание, против чего бабушка возражала.

Невольно подтверждая слова матери Флис, герцогиня продолжала:

– Моей свекрови не понравилось, когда я убедила мужа нанять молодую женщину для занятий с Видалем английским языком. Ей казалось, что нельзя доверять воспитание мальчика гувернантке и что лучше пригласить преподавателя-мужчину, но я считала, что в жизни моего маленького мальчика уже и так хватает мужского влияния.

Лицо герцогини излучало такую нежность и теплоту, что Флис догадалась: женщина сейчас видит перед собой маленького Видаля. Фелисити тоже могла его себе представить. Ее мама сделала очень много фотографий, пока жила в Испании, и Флис выросла, зная этого темноволосого мальчика, изображенного на некоторых из них. Одна из этих фотографий лежала сейчас в ее сумке. Она была сделана в Альгамбре. Ее мать, ее отец и маленький Видаль улыбались сквозь водяную завесу фонтана. Мама Флис положила руку на плечи своего воспитанника. То был жест защиты – несмотря на то что Аннабель сама была еще очень молода, она прекрасно осознавала, что несет ответственность за этого мальчика.

– Бабушка Видаля была очень строгой, предельно дисциплинированной дамой, которая не одобряла мои мягкие методы воспитания. – Герцогиня помолчала. – Твоя мама очень страдала в этой семье. Бедный Филипп был тихим, мягким человеком. Он ненавидел ссоры и был невероятно привязан к своей приемной матери. Понятно почему. Она вырастила Филиппа, когда он осиротел, следуя своим собственным строгим принципам. Кроме того, она считала, что именно этого хотела бы для Филиппа его родная мать, Мария Ромеро. Он не унаследовал ни гроша от своих родителей и финансово полностью зависел от моей свекрови. Филипп умолял ее позволить ему жениться на твоей матери, но она категорически запретила. Она даже не согласилась дать ему достаточно денег, чтобы он мог обеспечить вас обеих. Моя свекровь умела быть беспощадной. В ее глазах и Филипп, и твоя мать нарушили все возможные правила поведения и приличия и заслуживали наказания. У Филиппа не было ни денег, ни дома, где он мог бы жить с твоей мамой, ни возможности заработать. В его обязанности входил уход за семейными садами.

– И его бабушка хотела, чтобы он женился на другой, – напомнила Флис.

– Да, – согласилась герцогиня. – Моя свекровь иногда была очень жестокой. Боюсь, что безжалостно жестокой. Признаюсь, что мы друг другу не нравились. Но отец Видаля – как и сам Видаль – был человеком с сильным характером. К сожалению, он был по делам в Южной Америке, когда свекровь узнала о романе Филиппа и Аннабель. Я уверена, что если бы он был здесь, то сделал бы все возможное, чтобы переубедить свою мать. Но ему было не суждено вернуться. Его самолет разбился, и все, кто был на борту, погибли.

Флис вздрогнула:

– Какой ужас.

– Да, это обернулось для нас кошмаром, но больше всех страдал Видаль. После гибели отца ему пришлось очень быстро повзрослеть.

«Быстро повзрослеть и стать таким же жестоким и беспощадным человеком, как его бабушка, которая, без сомнения, сыграла большую роль в его воспитании», – с горечью подумала Фелисити.

Ребенку тяжело расти с мыслью о смерти одного из родителей, но еще тяжелее знать, что отец жив, но нет никакой возможности общаться с ним. Флис помнила, как в детстве наивно спрашивала свою маму, почему они с папой не живут вместе.

– Семья твоего отца никогда не позволила бы нам пожениться, Флис, – грустно отвечала мама. – Я не годилась ему в жены. Видишь ли, дорогая, мужчины, подобные твоему отцу, – представители аристократических семей, – должны жениться на девушках, занимающих такое же положение в обществе.

– Ты имеешь в виду – как принцы женятся на принцессах? – Флис до сих пор помнила свой вопрос.

– Да, именно так, – соглашалась мама…

– Я понятия не имела о том, что происходит, пока Аннабель не отправили обратно в Англию, – сказала герцогиня с мрачным видом.

– Я была зачата в ту ночь, когда их разлучили. Никто не предполагал, что так произойдет. Моя мама рассказывала, что отец всегда вел себя как настоящий джентльмен, но известие о том, что она должна вернуться домой, лишило их обоих возможности защищаться. Поначалу мама даже не догадывалась, что она беременна. Потом уже ее родители настояли, чтобы она сообщила об этом в Испанию.

Фелисити не могла позволить герцогине плохо думать о ее матери. Ведь она, в конце концов, была совершенно невинной и наивной восемнадцатилетней девушкой, отчаянно влюбленной, к тому же с разбитым сердцем из-за разлуки с любимым.

– В ответ моя мама получила письмо, в котором говорилось, что у нее нет доказательств того, что я дочь Филиппа, – закончила девушка.

Герцогиня вздохнула и покачала головой:

– На этом настояла моя свекровь. Даже если бы изначально она считала, что Аннабель подходит в жены Филиппу, в ее глазах факт интимных отношений… – У герцогини поникли плечи. – В таких семьях, как наша, с давних времен существует традиция ценить святость девичьей чистоты. Во времена молодости бабушки Видаля девушки из хороших семей никогда не покидали дом без сопровождения гувернантки. Конечно, сейчас многое изменилось, но, боюсь, некоторые предрассудки по-прежнему живы. Существует неизменное требование: женщины должны соблюдать моральный кодекс и…

– И невесты обязательно должны быть девственницами? – предположила Флис.

Герцогиня посмотрела на нее:

– Я бы сказала, что мужчины охраняют целомудрие своих женщин. Я уверена, что, если бы отец Видаля не погиб, он настоял бы на том, чтобы никто не сомневался в достоинствах твоей матери, и наша семья приняла бы тебя. Ты, в конце концов, член нашей семьи, Фелисити.

Пришла молодая служанка с вопросом, не принести ли им кофе.

Это был длинный день. А завтрашний будет еще длиннее, так как Флис настояла на поездке в дом отца. Этот день она проведет в компании мужчины, с которым, как подсказывал инстинкт самосохранения, ей следует проводить как можно меньше времени.