Долгое отступление

Даже в странах с относительно устойчивыми демократическими институтами выяснилось, что структурами, наиболее способными справиться с ситуацией, оказываются не социальные службы, а военно-полицейские силы. Военно-полицейский комплекс оказался единственным сектором государственной системы, не только не подвергшейся массовым сокращениям и оптимизациям, но и разросшимся практически во всех странах. Объясняется это вполне рациональными причинами. В отличие от медиков или учителей, которым постоянно приходится доказывать свою рыночную состоятельность, военные и полиция не обязаны были это делать. Они могли в любой момент обосновать необходимость своего существования и даже накапливать резервы. Армия в мирное время все равно должна готовиться к войне. Генералов, в отличие от ученых, невозможно перевести на работу по проектному принципу или отправить на удаленку. Затраты на полицию и военных можно всегда оправдать реальными или мнимыми угрозами: терроризм, международная напряженность, массовые волнения. Чем более «рыночным» является то или иное общество, тем острее конкуренция, тем острее конфликты и противоречия.

Имея слабую медицину, зато сильную полицию, правительства не имели выбора. А уж эти службы работали своими привычными средствами. Подобные меры вводились в самых разных странах, включая наиболее демократические, а любой город, оказавшийся в карантине, стал напоминать территорию, оккупированную вражеской армией.

Как отмечает политолог Глеб Кузенцов, «пандемия способствовала концентрации властных полномочий в руках исполнительной власти, а также служила поводом для ограничения возможностей тех, кто пытался ее оспаривать»[247]. Повсеместно наряду с мерами по введению карантина и защите здоровья граждан вводились ограничения свободы слова и свободы собраний, которые никто не собирался резко отменять после победы над болезнью. Запреты, вводившиеся в России, поразительным образом воспроизводились в западных демократиях, осуждавших «путинский авторитаризм». Даже в чисто медицинском плане задачей властей повсеместно было «администрирование ковида под видом борьбы с ним»[248].

Политический и управленческий класс большинства стран, с одной стороны, постарался использовать возможности, открывшиеся ему благодаря пандемии, но с другой стороны, так и не смог выработать стратегию поведения в новых условиях. «С момента появления коронавируса он сосредоточился на введении чрезвычайного положения и распространении страха среди граждан. Это позволило ему легитимизировать ограничительные меры, непропорциональные существующей угрозе», пишет Глеб Кузнецов[249]. Итальянский философ Джорджо Агамбен пошел в своих выводах еще дальше, заявив, что эпидемия в принципе была не более чем поводом для введения чрезвычайных полицейских мер, необходимость которых продиктована не опасностями, связанными с распространением болезни, а общей логикой развития современного капитализма. Формируется новый политический порядок, формально не отменяющий демократию, но замещающий ее режимом чрезвычайного положения[250]. В противоположность Агамбену, шведский географ и эколог Андреас Малм видит в опыте чрезвычайных мер, предпринятых государствами в ходе эпидемии ковида, рецепт будущего спасения планеты. Чрезвычайное положение должно создать возможность для радикальных экологических реформ в духе советского военного коммунизма[251]. Без ответа, однако, остается главный вопрос — какое именно государство будет проводить данные меры, используя режим чрезвычайного положения, какие социальные группы выиграют или проиграют от этих мер? До тех пор пока политический контроль остается в руках старой элиты, мобилизационные усилия, даже оправдываемые самыми благими намерениями, оборачивались против интересов и прав большинства.

При этом полностью отсутствовала какая-либо программа выхода, не было даже простейших представлений о том, что делать, когда все это закончится. Разумеется, идеальным положением дел было бы сохранение сложившихся правил навечно, но даже самые авторитарные правительства понимали, что осуществить такое практически не получится, а в обществе стремительно нарастали усталость и раздражение. Пассивным ответом на этот объективный вызов стало стремление правящих элит все больше откладывать решения, затягивать ситуацию и переносить выход из режима чрезвычайного положения на все более далекий срок. Но этим они лишь провоцировали нарастание общественного напряжения, которое в конце концов вылилось в целый ряд массовых протестов, а затем и в настоящее народное восстание, принявшее в Канаде форму «Конвоя свободы — 2022», когда водители десятков тысяч грузовиков при широкой поддержке населения потребовали отменить введенные правительством ограничения.