Массовое сокращение производства и изменения в образе жизни, затронувшие миллионы людей на всех континентах, породили новые общественные противоречия, изменили экономику и спровоцировали многочисленные проблемы на международном и национальном уровне. Незадолго до начала Российско-украинской войны 2022 года американский исследователь международных отношений Джошуа Басби утверждал, что эта эпидемия «может быть самым значимым по своим последствиям событием начала XXI века»[239]. Пандемия представляла собой одновременно удар по глобализации и демонстрировала ее последствия, в значительной мере необратимые. «Правительства уже не могут решить свои задачи, опираясь исключительно на внутреннее производство. Глобально интегрированные логистические цепочки приводят к тому, что все зависят от импорта медицинских препаратов, лекарств, масок и оборудования. У многих стран вообще ничего нет, чтобы самостоятельно бороться с болезнью, лишь немногие страны могут собирать информацию о распространении эпидемии по миру, вкладывать деньги в новые лекарства и вакцины, необходимые, чтобы помочь больным и окончательно победить вирус»[240].
Возникшая на глобальном уровне ситуация в очередной раз доказывала, что рыночные структуры не способны обеспечить эффективную реакцию на глобальные вызовы, требующие международной кооперации. Но происходило совершенно обратное. Дезорганизация рынков, паника и неспособность государств к сотрудничеству резко контрастировали с весьма активной координацией усилий правительств в 2008–2010 годах во имя борьбы с финансовым кризисом, что, в свою очередь, демонстрирует систему институциональных приоритетов, сложившихся во всем мире к началу XXI века.
«Сталкиваясь с дефицитом медицинского оборудования и препаратов, многие страны, по которым одновременно ударила пандемия, вместо того чтобы наладить глобальное сотрудничество, ведут острую конкуренцию между собой, перекрывая вывоз необходимых товаров»[241].
Задним числом можно констатировать, что панические меры, принятые большинством правительств на основе рекомендаций Всемирной организации здравоохранения, не только крайне тяжело сказались на социальной обстановке и потребительских рынках, но и оказались не слишком эффективными с медицинской точки зрения. Однако такое развитие событий было следствием именно сложившейся экономической и политической практики, а не результатом некомпетентности или, наоборот, тайного сговора медицинских чиновников и экспертов.
Несмотря на серьезный ущерб здоровью, который наносил новый вирус, он был гораздо менее опасным, чем большинство болезней, с которыми медицина сталкивалась на протяжении человеческой истории. Хотя показатели летальности и масштабы распространения инфекции существенно превышали сезонный грипп, они все же не были такими, чтобы составить угрозу существованию и воспроизводству общества. Ни в какое сравнение с эпидемиями испанки или тифа, бушевавшими за сто лет до этого, ковид не шел. Ущерб, нанесенный мировой и большинству национальных экономик закрытием целых отраслей и массовым падением спроса из-за карантина, был очевидно больше непосредственного вреда, наносимого обществу вирусом. И даже если сделать поправку на абсолютную ценность человеческой жизни, ответ будет неочевидным — еще предстоит подсчитать, сколько людей в развитых странах покончили с собой из-за стресса одиночества, сколько человек умерло от голода в странах Азии, где целые регионы лишились средств к существованию из-за свертывания экспортных заказов.
Вполне логично, что диспропорция между масштабами медицинской проблемы и абсолютно беспрецедентными карантинными мерами, принятыми в большинстве стран мира, вызвали к жизни многочисленные теории заговора. В условиях, когда рациональная картина мира в головах миллионов людей была подорвана десятилетиями идеологической реакции (в том числе и систематическим искоренением марксизма), подобные версии событий распространялись во всех концах планеты с неудержимой силой, подобно пожару в прерии.
Вопреки многим прогнозам, пандемия COVID-19 не изменила мир, но радикальным образом обострила все его противоречия, подведя черту под целым историческим периодом. Она явственно продемонстрировала не только кризисное состояние социально-экономических и политических институтов современного общества, но и их неспособность справиться с обеспечением даже собственного текущего воспроизводства перед лицом не такого уж страшного объективного вызова.