Долгое отступление

Однако очень скоро обнаружилось, что практически нигде в мире эти меры не удалось ввести на сколько-нибудь длительное время. Вопреки ожиданиям и опасениям многих, готовность репрессивных структур успешно использовать предоставленные им возможности контроля над населением оказалась ограниченной. Зачастую вместо «цифрового концлагеря» получался «оцифрованный бардак», ограничения массово нарушались, появлялись многочисленные способы обходить их. Ограничительно-карантинные меры оказывались успешными и устойчивыми лишь в той степени, в какой опирались на поддержку и сотрудничество общества. Пропаганда оказалась эффективнее административных запретов, но и ее возможности были не беспредельными.

ПАНДЕМИЯ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ

Повсеместный провал попыток внедрения тотального контроля имел и другие причины. Традиционные элиты в большинстве стран мира, конечно, были не против того, чтобы усилить контроль над населением. Меры по внедрению электронной слежки за гражданами широко практиковались даже в самых свободных странах. Однако «цифровой концлагерь» предполагает не только использование определенного набора технических средств, он делает неминуемым и перераспределение власти от действующих элит к силовикам (причем и внутри самого силового блока происходят неизбежные сдвиги, распределение влияния, власти и полномочий радикально меняется). Весной 2020 года у правящих кругов большинства стран мира просто не было иного выхода, кроме как обратиться за помощью к полиции, военным и репрессивной бюрократии. Но, после того как острота кризиса начала спадать, правительственная бюрократия и близкие к ним элиты оказались в своеобразной политической ловушке. Они колебались между желанием отменить непопулярные меры, порой даже жертвуя эффективностью карантина, и страхом потерять контроль над ситуацией — не столько в медицинском, сколько в политическом плане. Таким образом, весь 2021 и значительная часть 2022 года прошли под знаком неопределенности и непоследовательности, пока ситуацию разом не переломила начавшаяся российско-украинская война, по сравнению с которой все проблемы ковида вдруг показались малозначительными.

Между тем ковид и война были лишь проявлениями одного и того же глобального кризиса. Пандемия 2020 года случилась именно тогда, когда глобальная экономическая и социальная система и без того сталкивалась с тяжелейшими проблемами. Модель развития, доминировавшая в мире на протяжении предшествовавших 30 лет, подошла к историческим границам, исчерпав свои возможности. По сути, удар COVID-19 стал лишь катализатором неминуемого крушения, все условия для которого были подготовлены двумя десятилетиями предшествующего развития. Уже в 2020 году экономисты констатировали, что пандемия «используется как возможность для решения накопившихся экономических проблем под предлогом наступления форс-мажорных обстоятельств»[252]. Война была в некотором смысле логическим продолжением эпидемии, только, пользуясь терминологией Клаузевица, «другими методами».

«Карантин, — отмечает Глеб Кузнецов, — копировал и даже укреплял классические формы неравенства»[253]. Люди, находившиеся в худших социальных условиях, сталкивались с более серьезными проблемами. Но в плане эмоциональном главной жертвой оказался средний класс. «Состоятельные и пережившие карантин с меньшими потерями и большим комфортом представители среднего класса теперь в неравном положении с реднеками и прочим пролетариатом: они более уязвимы, их легче запугать. Они буквально невротизированы»[254].

Кризис среднего класса начался задолго до пандемии, его констатировали многочисленные исследователи уже в первые годы XXI века[255]. Однако из-за ковида все накопившиеся противоречия выходили наружу, причем в наиболее болезненной форме.