Увы, поднимая подобного рода вопросы, мы выходим за рамки экономической дискуссии, неминуемо переходя в сферу политики. Известный британский историк и экономист Адам Туз жалуется на неспособность политиков после 2008 года «предложить адекватный ответ на кризис»[231], но причину такого положения дел надо искать отнюдь не в недостатке фантазии. Необходимые меры очевидны, и дело вовсе не в отсутствии идей или даже политической воли, необходимой, чтобы эти идеи реализовать, а в том, что любая попытка действительно решить проблемы, приведшие к кризису, необходимо затрагивает господствующие частные интересы, а потому не может быть реализована исключительно в сфере финансовой или даже экономической политики, она требует изменения баланса классовых сил в обществе. Для этого недостаточно просто смены правительства, нужно системное изменение самой власти. Иными словами — революция.
ЧАСТЬ 3
НЕОЛИБЕРАЛИЗМ: ДОЛГИЕ ПРОВОДЫ
ГЛАВА 1.БОЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО
Великая рецессия, потрясшая мир в начале XXI века, оказалась не одноразовым событием и даже не очередным (пусть и очень масштабным) потрясением в ряду других таких же кризисов, а началом затяжного периода, когда любые решения конкретных экономических, а затем и политических проблем лишь поднимали ставки, усугубляя общую нестабильность. В условиях, когда глубинные причины происходящего не только не могли быть устранены, но даже не могли быть публично признаны, иначе и быть не могло.
Антикризисные меры правительств в сочетании с неолиберальной политикой сдерживания заработной платы суммарно породили большое количество «лишних» денег, которые было невозможно выгодно вложить в производство из-за недостатка спроса. Хотя глобальный экономический спад был преодолен, это не сопровождалось (в отличие от 1932–1936 годов) даже ограниченными структурными реформами, а потому ни одна из причин, породивших Великую рецессию, устранена не была. Промышленность в развитых странах задыхалась из-за конкуренции дешевого труда на периферии капиталистической мир-системы, но там, в свою очередь, возник кризис сбыта из-за сокращения занятости и снижения числа «хороших» рабочих мест в странах «центра».
На протяжении 2008–2010 годов кризис просто «тушили деньгами». Учетная ставка центральных банков после 2008 года стала в соответствии с кейнсианскими рецептами крайне низкой, кредит для корпораций сделался дешевым. Но в условиях, когда государства продолжали сокращать прямое участие в экономике, а у трудящихся и мелкого бизнеса не было свободных средств из-за низких зарплат и демонтажа социального государства, вкладывать деньги в создание новых производств или в масштабное расширение уже имеющегося бизнеса не имело смысла. Избыточный капитал хлынул в «цифровой сектор».
Марк Шенэ констатирует, что начиная с первой половины 2000-х годов развитие банковской системы капитализма представляет собой «перманентный кризис», который сопровождается ростом безответственной финансовой аристократии. «Финансовые рынки уже не в состоянии нормально функционировать. Они не выполняют функции оптимального размещения капиталов и рисков». Получив огромное политическое влияние, финансовый сектор, «вместо того чтобы
Неолиберальная политика конца XX века превратила финансовый капитал не только в основную силу, определяющую развитие рынков, но и в важнейший фактор экономического роста. Однако события первых двух десятилетий нового века продемонстрировали, насколько ограниченным и нестабильным было это господство. Великая рецессия 2008–2010 годов выявила, что даже самые могущественные банки легко становятся жертвами собственной спекулятивной экспансии, затягивая в пучину падения множество других предприятий, после чего приходится искать спасения в добром старом государственном вмешательстве, неэффективность которого только что была объявлена аксиомой. Спустя десять лет, в 2020 году, финансовый капитал со всей его развитой инфраструктурой, передовыми информационными технологиями, впечатляющими глобальными сетями и политической мощью, оказался бессилен и бесполезен перед крошечным врагом — вирусом COVID-19.