Долгое отступление

На первых порах «тезис Аккермана» был принят как официальная стратегическая линия Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), образовавшейся за счет слияния коммунистов и социал-демократов (прошедшего, правда, в значительной мере принудительно, под влиянием советских оккупационных властей). Позднее, в ходе холодной войны и после превращения СЕПГ в государственную партию Германской Демократической Республики, «тезис Аккермана» был отвергнут, а сам его автор оказался отодвинут от руководящих позиций в партии и вынужден был отречься от своих взглядов. Дискуссия возобновилась лишь в 1960-е годы в связи с возникновением «еврокоммунизма», первым публичным документом которого стал «Ялтинский меморандум» (или «Памятная записка Пальмиро Тольятти»), опубликованный в Италии и в СССР уже после скоропостижной смерти лидера итальянской компартии. В нем Тольятти в основном касался дискуссии между КПСС и китайскими маоистами, но также затронул и вопрос о демократии. «Мы должны, — писал Тольятти, — стать поборниками свободы интеллектуальной жизни, свободы художественного творчества и научного прогресса»[79]. По его мнению, коммунисты должны серьезно переосмыслить не только свою стратегию и тактику, но и само значение демократии. «Например, более глубокое изучение темы возможности мирного перехода к социализму ведет к уточнению того, что именно мы понимаем под демократией в буржуазном государстве, как могут быть раздвинуты пределы свободы и демократических институтов и каковы самые эффективные формы участия рабочих и трудящихся масс в экономической и политической жизни. Таким образом, встает вопрос о возможности завоевания трудящимися позиций власти в рамках государства, которое еще не изменило свою природу буржуазного государства, а отсюда и вопрос о возможности борьбы за постепенное преобразование этой природы изнутри»[80]. А в Советском Союзе стоит «проблема преодоления режима ограничения и подавления демократических и личных свобод, который был введен Сталиным»[81].

Таким образом, еврокоммунисты в целом вернулись на позиции, которые еще в начале XX века сформулировали критики Ленина — Карл Каутский и Роза Люксембург. Но запоздалая констатация значимости демократических институтов все же не давала ответа на вопрос о революционной стратегии, если речь идет не об общих принципах, а о конкретных способах политического действия. Много лет спустя, подводя на страницах New Left Review итог дискуссии Ленина и Каутского, Фернандо Клаудин констатировал, что их полемика выявила слабые стороны обеих точек зрения[82]. Каутский убедительно показал, насколько позиции, отстаиваемые Лениным, противоречат базовым принципам социалистической демократии, а Ленин, в свою очередь, убедительно разоблачил оппортунизм Каутского, неспособного предложить хоть сколько-нибудь внятную тактику борьбы за власть — кроме ожидания счастливого момента, когда она сама упадет в руки социалистов, причем в условиях, максимально благоприятных для создания нового общества.

Однако, констатируя значимость демократических институтов в том виде, как их сформировала буржуазная цивилизация, мы обязаны поставить и другой вопрос: означает ли наша приверженность принципам современной плюралистической демократии уверенность, что ее институты в неизменном виде будут воспроизводиться и в будущем социалистическом обществе? Западные коммунисты после Второй мировой войны пришли к выводу о становлении на Западе «передовой демократии», которая, не отменяя капиталистических отношений, все же не может быть сведена к господству буржуазии, а следовательно, появляется возможность для парламентаризма «не быть замененным системой советского типа, а трансформироваться в социалистическое парламентское государство»[83]. Принципиальное значение в данном случае имело стремление избежать повторения авторитарно-бюрократического опыта большевистской революции, а также иллюзий относительно безграничных возможностей прямой демократии, способной стать альтернативой парламентаризму. Но, в свою очередь, неудачи западных левых в конце XX и начале XXI века показывают, что возврат к несколько подновленной версии взглядов Карла Каутского был отнюдь не лучшим решением.

Грамши в 1919 году совершенно верно заметил, что опыт либерализма «может быть превзойден только после того, как исчерпает себя»[84]. Отсюда, однако, не следует, будто человечество обречено навечно воспроизводить демократические институты только и исключительно в тех формах, которые сложились в рамках западного капитализма XIX–XX веков. Формирование демократии происходило в условиях капитализма и, несомненно, несет в себе черты того социального порядка, в рамках которого все это произошло. Можно с уверенностью утверждать, что демократия, зародившаяся в своих ранних и примитивных формах еще до буржуазного общества, переживет его. Но почему мы должны сделать отсюда вывод, будто она должна прекратить свое развитие и сохраниться именно в тех окостенелых формах, которые сложились к середине XX века?