Доктор Смерть

— Какого плана? — Маренн ужаснулась. — Обвинить Скорцени в геноциде? И вы полагаете, вы ему этим поможете?

— Ни в коем случае. В каком геноциде? — Алик махнул рукой. — Это все так, для громкого словца. Несколько экспериментов, которые проводила… — он запнулся.

— Кто проводил?

Маренн опустила сигарету в пепельницу и придвинулась к нему. Она уже догадывалась, что последует дальше, и от этой догадки у нее похолодело сердце.

— Ты хочешь сказать, несколько экспериментов, которые проводила некая женщина — врач, имевшая отношение к Скорцени? То есть я? Зачем это нужно? Эти эксперименты проводил гауптштурмфюрер Бруннер…

— Погоди, погоди, не горячись, — остановил ее Науйокс. — Никто же не называет имен. И не собирается их называть. Но для того, чтобы нам вытащить Скорцени, надо пойти на сделку с американцами, черт бы их побрал, — он в досаде пристукнул пальцами по поручню кресла. — Да и этого мало. Отто слишком заметная личность. Вполне может статься, что даже в случае вынесения оправдательного приговора, большевики все равно потребуют повторного процесса с их участием. Они уже накопали там какие-то деревни, которые он якобы сжег.

— Он их сжег не якобы, я сама это видела, — жестко ответила Маренн. — Во всяком случае, одну.

— Возможно, и так. Но ты согласна, чтобы из-за всего этого он угодил на виселицу? Ты ради этого приехала сюда? Ради этого ты ездила к Черчиллю?

— Тебе и это известно.

— Мне многое известно. О чем ты даже не догадываешься. Скажу только, ты молодец. Черчилль действительно замолвил словечко, нам это помогло. Но сейчас идет крупный торг. Американцы очень заинтересованы в Бруннере.

— Они знают, где он?

— Среди них есть люди, которые знают. Им нужны химикаты, которые он использует, особенно психотропного характера. Они очень заинтересованы в том, чтобы возродить деятельность его лаборатории, в военных целях, конечно. Но для этого надо, чтобы с него были сняты все обвинения.

— И с этой целью требуется некая женщина — врач, на которую все можно свалить, а там, будь что будет, — Маренн покачала головой. — Лихо придумано. И самое главное, что если бы я не приехала на этот процесс, то ничего бы и не подозревала.

— И жила бы себе спокойно. А так, я вижу, ты покоя себе не найдешь, — Науйокс прищурился. — И весьма напрасно.

— И что? Сам Отто знает об этом плане? — она затаила дыхание.

— Да.

— Он знает, что меня хотят оговорить ради того, чтобы Бруннер остался на свободе? — Маренн не могла поверить в то, что слышала. Ей казалось, она видит дурной сон.

— Да, он знает, — повторил Науйокс. — Ты просто не должна возражать. И побыстрее убраться отсюда вместе с французом. Если ты смолчишь, все так и останется без движения. Ни следствия, ни обвинения. Будешь спокойно и дальше заниматься своим делом.

— А Бруннер своим. Так, значит, такова моя плата за то, что в тридцать восьмом мне спасли жизнь. Эта плата — моя репутация? Моя совесть?

— Ну, какая репутация, какая совесть, о чем ты говоришь? — Науйокс поморщился. — Имени этой женщины в ходе процесса названо не будет. Даже если кто-то что-то будет копать, все, что они обнаружат, это некая американка Ким Сэтерлэнд, которая исчезла, пропала. Ее нет. Ты же теперь живешь в Париже под своим настоящим именем. Вот и живи припеваючи.

— Однако это тот топор, который будет все время висеть над моей шеей, — Маренн встала и подошла к окну, сжав рукой край занавеси. — Имени не будет названо. Но назвать его со временем ничто не мешает. Пусть это будет Ким Сэтерлэнд. От нес до Маренн фон Кобург-Заальфельд добраться — пустячное дело, — она резко повернулась. — Это вечный поводок, на котором меня будут держать люди, которые теперь уговаривают меня через тебя согласиться на сделку.

— Но в твоем прошлом и так не все гладко, — напомнил Алик. — И если кому-то особенно захочется, то легенда, которую создали Мюллер и Шелленберг, порушат без особых усилий. И скорее всего, рано или поздно так и произойдет. А так, найдутся люди, которые будут крайне заинтересованы в том, чтобы статус-кво сохранялся.

— Запутать меня еще больше, чтобы удавка была крепче, — Маренн саркастически улыбнулась. — Даже если мое истинное прошлое станет достоянием гласности, я готова ответить за то, что носила форму организации, которая была объявлена преступной. Но официально я в ней никогда не состояла, а числилась заключенной в лагере, и это соответствовало действительности. Но признать, что я проводила опыты над людьми в лагерях, я не могу. Никогда. Это против моей природы.

— А признавать тебя никто не просит, — Алик пожал плечами. — Надо только прикрыть Бруннера. Всего лишь. А мы обменяем его у американцев на Скорцени. Мы им прикроем Бруннера, они устроят Отто побег, как мне. И все. Все довольны. А кто там проводил опыты — до этого дойдет не скоро. А когда дойдет — все уже переменится настолько, что станет неважно.