Доктор Данилов в ковидной больнице

«Что они там курят, в административном корпусе? — тоскливо подумал Данилов. — Как они себе вообще все это представляют на деле. И что ж теперь, человеку в палате нельзя самостоятельно окно приоткрыть? А если, к примеру, сосед воздух испортил? Медсестру звать для проветривания, которая и без того с ног валится? О, мать моя женщина! И вообще, если человек всерьез решил покончить с собой, то снятая оконная ручка его не остановит. Можно повеситься в туалете или вены вскрыть. Нет, мы этой фигней заниматься не станем. Надо Альбине сказать, чтобы ручки не трогала. У нас — реанимация, пациенты свободно не шастают и вообще всегда на виду».

Как только административка закончилась, Данилов отправился на поиски Семеновой. Долго искать не пришлось — Семенова, как он и ожидал, смотрела телевизор в «чистой» ординаторской. Кажется, кроме нее, никто из врачей этим не занимался, предпочитая на досуге пялиться на экраны смартфонов и ноутбуков. У Семеновой же телефон был старинным, кнопочным. Смартфонов она не признавала, считая их вредными для здоровья — уж очень много волн излучают. Здесь же Данилов с ней и переговорил, благо в ординаторской кроме них никого не было. Похвалил для начала за рвение, а затем строго предупредил, что в любой ситуации общение должно быть предельно корректным и порекомендовал извиниться перед медсестрой, записывавшей пациентов на компьютерную томографию.

— Да я и сама извинилась бы, сразу же, — сказала Семенова, — но Верочка трубку бросила. Мне и самой стыдно, Владимир Александрович. Характер такой дурацкий — ляпну иногда, не подумав, а потом корю себя.

— Давайте уж сначала будем думать, а потом говорить, ладно? — Данилову было неловко поучать женщину, которая была на десять с гаком лет старше его, но что поделать. — Будем дружить со всеми и все у нас будет хорошо.

— Будем, будем! — Семенова трижды кивнула. — Я завтра прямо с утра позвоню Верочке, а если она меня слушать не станет, то через их старшую свои извинения передам.

Из ординаторской Данилов отправился в кабинет старшей сестры, чтобы поскорее предупредить ее о ручках, пока эта женщина-метеор их не поснимала.

— Да я и не собиралась! — фыркнула Гайнулина. — И вообще никто не собирается такой ерундистикой заниматься. Вы просто плохо знаете Валерия Николаевича. Он должен отреагировать, дать указания и принять меры. Если же он всерьез хочет снять ручки, то пусть разгружает отделение, закрывает его, ставит на обработку, а потом присылает сюда мастеров. Ни я, ни кто-то из девочек, ручки с окон снимать не умеем. Да и вы, я уверена, тоже не умеете.

— Конечно не умею, — улыбнулся Данилов. — Это же работа, требующая специальных навыков, высокого профессионализма и большого опыта. Чуть что не так сделаешь — испортишь дорогое окно. Кстати, Альбина Раисовна, а вы не знаете подробности? Что там вообще произошло, а то на «административке» толком ничего не сказали? Сначала Лахвич оправдывалась, а потом указания пошли.

— Знаю, как не знать. Во всех подробностях, потому что мы с Яной, старшей из шестого, подруги — не разлей вода, — Гайнулина потерла друг о друга указательные пальцы, демонстрируя степень близости. — Да вы присядьте, Владимир Александрович, рассказ длинный…

Данилов сел на стул и приготовился слушать «длинный рассказ», прекрасно зная, что быстрая не только на дела, но и на слова Гайнулина, уложится в три минуты, если не в две.