Дохлокрай

Семёныч покосился недоуменно, но не обеспокоился, доверяя. После льда, холода и Мрака бункера они уже приняли его своим, открываясь и стараясь стать товарищами. Если бы знали правду, остались ли хотя бы отзвуки попыток подружиться? Он знал ответ, потому и оставался сам собой, приехавшим просто сделать нужную работу. Дружба для нормальных людей, не для него.

«А как же Маша, дурень? Зачем ты полез за ней, а, вроде как не зная – что и как будет? Враль, трепло и балабол!»

После такого, как вчера вечером, Мрака и собственной полусмерти, в голове частенько поселялся знакомый голос. Вовсе не его, совершенно. Женский, хрипловатый, жесткий и тянущий слоги. Да что голос… Ему даже доводилось видеть кому тот принадлежит. В вещие сны он верил, ни раз уже столкнувшись с правотой увиденного в мгновения между полным покоем и бодрствованием.

У него, еще в детстве, появилась гадалка. Ну, так ему хотелось считать, глядя на прямые черные волосы, чуть вьющиеся на концах, яркую одежду, браслеты, серьги, монисто и даже платок, расцвеченный узорами на голове. А еще никак не получалось разглядеть лицо, оно размывалось, выскакивало из памяти как мыло из пальцев.

Тяжелый подбородок с ямочкой. Крепкий большой нос. Черные глаза. Слишком длинные и широкие губы. Цыган он насмотрелся достаточно, но тут не их кровь, бурлящая и обжигающая, как перец в венгерском гуляше.

Лица собственной то ли совести, то ли интуиции, говорившей с ним после близкого Мрака, запомнить не смог. И спорить с ней не желал, никогда не обращаясь к врачам-мозгоправам, ни тогда, ни, уж тем более, сейчас.

В жизни хватало совершеннейшей дичи, чтобы еще переживать по поводу голоса в голове, общавшегося только насчет его поступков и не лезшего в дела.

«Не отвечай, привычно, не обижусь»

Это точно.

Даже не вечерело, стемнело полностью, окутавшись сизым плотным туманом, кое-где разрываемым персиковыми фонарями. Ведьма, только выйдя из дома и стоя в подворотне, выводившей на улицу, щелкнула пальцами и, совершенно бесшумно, посвистела, зовя кого-то. Оставшийся клинок так и просился наружу, но Другая не казалась опасной, подняв правую руку и сжав ладонь в кулак.

Скрежетнуло, и прямо на пальто, аккуратно прихватив кривыми когтями, приземлилась небольшая серая птица.

– Мой кобчик. – Ведьма показал ему птицу, подняв руку.

Да, маленький сокол, странно серый, совершенно без светлых пятен и необычно большой. Хотя, птица явно непростая, пусть и говорят в сказках, мол, ведьма с воронами и котами знается. Эта вот знается с соколом, такие дела.

Ведьма поднесла кобчика к губами, прошептала несколько слов и отпустила. Тот юркнул наружу, а хозяйка знаком показала – стоим и ждем. Чего, интересно?

– Если рядом с тобой постоянно станет крутиться ворона, лучше молчи и не делай чего-то необычного для всех остальных, и нормального для тебя. – Ведьма говорила очень тихо. – Вороны птицы такие, кто знает, кому они могут что донести, верно?

Кобчик юркнул внутрь, присел на плечо, защелкал и снова сорвался, улетев.

– Можно идти. – И она сама подставила ему руку. – Мой милый кавалер…

Двигалась ведьма царственно, плавно переступая длинными ногами, делая четкое «цок» и глядя только вперед. Тонконосый королевский профиль портил лишь истинно ведьмачий острый подбородок, выдающийся вперед и вниз. Давным-давно считалось – колдовство делает чернокнижников уродливо-страшными… Он так не думал.

– Чьи вороны?

Та не ответила, тихонько вздохнув. Нет единства в рядах Других, как не посмотри, вроде бы и нужно им держаться друг друга, а у них все козни с интригами, прямо Мадридский двор, не иначе.

– Ты встретил стригоя. – Ведьма не спрашивала, утверждала. – Потом отправились в бункер, где чуть не погибли. Нам такого не надо, пропадет весь этот блядский цирк, с их сраными «Рогами и копытами», вроде бы и хорошо. Но ведь тогда придут другие, приедут со всех городов, начнут искать, шерстить, погибнут самые безобидные из нас, как всегда. И другие…

Замолчала, оборвав себя на полуслове. Другие боятся Института, тот работает жестко, пусть и искать у них получается намного хуже. Зато взяв след, все как один, превращаются в самых настоящих легавых, не отпускающих до последнего, роющих по самым крохотным незаметным ниточкам. Он знал, сталкивался, даже хоронил несколько таких героев, полив бензином и спалив в труху к чертям собачьим.

Для Института он сам и его товарищи являлись той еще лакомой целью. Ровно как Другие или Мрак.

– Я не хотел ее трогать, думал, дать ей уйти. Теперь придется убить, рассказать она вряд ли что расскажет. Тем более, может просто не помнить.

– Не люблю ее соплеменников и сама девчонка мне не нравится. – Ведьма породисто дернула лицом в возмущении. – Не воспитана, хамка и прост гнусь. Занималась всякой грязью в жизни, а потом стала еще хуже. Но…

Грязью занималась, надо же, кодекс чистоплотности от женщины, наверняка начинавшей с травления плода и приворотов с заговорами на чужих жен с мужьями. Во как.

– Но она умна. И уж точно не останется здесь, надеясь на твою смерть.