Доченька. Возвращение

— По крайней мере, я выйду замуж девственницей, в отличие от некоторых… Как подумаю, что ты спала с Морисом… Ты — потаскушка и лгунья! Думаешь, я не вижу твоих маневров с папой? Ты притворяешься послушной дочкой, чтобы он позволил тебе поступить в консерваторию! Если бы он знал правду…

— Только расскажи ему про Мориса, и я расскажу, что ты переписываешься с Гийомом, кретинка ты несчастная!

Камилла и Мелина обе переводили дух, чтобы обменяться еще парой «любезностей», как вдруг осознали, что в доме стало странно тихо. Заинтригованные, девушки моментально забыли про ссору и обменялись встревоженными взглядами. Адриан очень торопился уехать до этого телефонного звонка, но надолго задержался в кабинете. Единственная дверь, которая вела на улицу, находилась здесь, в вестибюле. Значит, он должен был пройти мимо них, причем уже несколько минут назад. С другой стороны, если бы родители разговаривали, они бы слышали их голоса. Что же тогда означает эта тишина?

— Пойду посмотрю, что они там делают! — сказала Камилла. — Надеюсь, они нас не слышали!

Мелина побледнела. Больше всего она опасалась, что однажды маска спадет с ее лица. Она постоянно внутренне раздваивалась, скрывая свою демоническую личину за ликом светлого ангела.

Камилла передала Луизона Мелине и неуверенным шагом направилась к кабинету. Еще до того, как постучать, она уже знала: что-то пошло не так в это январское утро… Раздражительность и спешка отца, телефонный разговор, грозивший затянуться до бесконечности… Возникло предчувствие, что произошло нечто серьезное. Ей показалось, что кто-то всхлипывает. Да, кто-то плачет! Это была мать. С ватными ногами и сбившимся от тревоги дыханием, Камилла решилась постучать.

— Входи! — мрачно отозвался отец.

Девушка открыла дверь. Адриан сидел в своем кресле, обхватив голову руками. Мари примостилась на банкетке, использовавшейся при осмотре пациентов. Она дышала тяжело, лицо было мокрым от слез.

— Мамочка! Папа! Что случилось?

Ответ мог быть только один. Камилла его уже угадала, но боялась услышать. И хотя прежде ей не доводилось с этим сталкиваться, она интуитивно поняла, что в дом вошла смерть. Она ощущала ее невидимое присутствие, ее беспощадную тяжесть, грозившую их раздавить… одного за другим.

— Твоя сестра умерла! — пробормотала Мари. — Наша дорогая крошка Ману… О Боже, Боже…

Мари раскачивалась взад и вперед, бормоча молитву. Адриан наконец поднял голову. Лицо его выглядело безмерно усталым, глаза покраснели от слез, оставивших следы на щеках. Он с трудом заговорил:

— Камилла, это ужасно… Матильду нашли на берегу Корреза. Она умерла от гиперемии в холодной воде. Пока еще не ясно, как это случилось. Мне нужно туда поехать. Твоя мать останется дома, с вами. Позаботьтесь о ней, ты и Мелина. И ни слова Нанетт! Я сам ей расскажу, когда вернусь.

— Хорошо, — произнесла безжизненным голосом Камилла.

Адриан встал с таким трудом, словно страшная новость превратила его в дряхлого старика. Дрожащей рукой он взял свою шляпу и добавил перед тем, как уйти:

— Я уже позвонил Полю. Мы с ним и Лизон встретимся в Бриве. Какой это для них шок! Бедные…

— Папа, а ты сможешь вести машину? — с беспокойством спросила Камилла.

— Мне придется, дорогая! Надо сделать так, чтобы тело Матильды привезли в Обазин. Кому-то нужно уладить формальности. Твоя мать не сможет…

Мари встала — бледная, задыхающаяся. Она почти крикнула:

— Ты заблуждаешься, Адриан! Я все сделаю ради Матильды! Ее похоронят здесь, в Обазине, и погребальная церемония пройдет в нашей церкви! Камилла, выйди! Я хочу поговорить с твоим отцом!

Как только они остались одни, Мари сказала приглушенным голосом:

— Если это самоубийство, никто не должен об этом узнать! Умоляю, сделай все, что можно! Ты — врач, так что у тебя может получиться! Ты меня прекрасно понял! Если об этом станет известно, мою дочь похоронят не на кладбище и не отпоют. И я тогда тоже умру!

Адриан пообещал, что постарается скрыть подробности этого дела, и вышел. Мари долго стояла, прижавшись носом к стеклу. Второй раз за свою жизнь она потеряла ребенка. Первый, Жан-Пьер, прожил всего несколько часов. С тех пор страх потерять еще кого-то жил в ней, жил все эти годы. А теперь Матильда — своевольная, дерзкая, ранимая маленькая Ману, которая обожгла крылья о пламя жизни и не вынесла этой боли. Мари вдруг возненавидела эту жизнь, забравшую у нее дочь, но все еще теплившуюся в ней самой. Она все бы отдала, чтобы оказаться на месте Ману. Зачем ей теперь жить? Мари хотелось умереть… Но ведь у нее были еще малыш Луизон, Мелина, Камилла, Адриан и Нанетт! Разве могла она их оставить?

«Я должна выдержать этот удар! — сказала она себе. — Я буду оплакивать свою дочь потом, когда ее тело предадут земле. Боюсь, у Нан не выдержит сердце, когда она узнает. Я же не могу оставить Луизона. Бедный малыш, у него больше нет мамы… В записке Матильда просила меня о нем позаботиться. А Камилла? У меня не нашлось даже двух-трех утешительных слов для нее! Господи! Это так мучительно!»