Дочь леса

Алькандр закрыл за собой дверь. Адъютанты разместили его отца в одной из самых маленьких комнат виллы, поскольку ее было проще обогревать по сравнению с просторными парадными залами. Новые витражи, недавно вставленные в трапециевидные окна, покрылись густой испариной. Должно быть, помещение не проветривалось целый день: воздух пропитался застоявшимся душком экскрементов, который не могли замаскировать дорогие благовония.

Ликург сидел в большом деревянном кресле. Адъютанты закутали его в несколько меховых одеял. Правитель тихонько храпел, сомкнув веки. Рядом на изящном круглом столике выстроились баночки с мазями и миска, наполненная шариками марципана.

Алькандр подошел, сел на стул, стоявший рядом с креслом, и стал наблюдать за спящим отцом. Брови Ликурга слегка приподнялись, рот приоткрылся. Несмотря на седину и морщины, старик выглядел моложе, чем когда-либо. Алькандр протянул руку и накрыл ладонью костлявые, влажные пальцы отца. Ликург поднял голову, открыл сонные глаза, подвигал челюстью, огляделся и, похоже, наконец осознал, что рядом находится его сын.

– Аль… кандр… – выговорил он и улыбнулся такой же счастливой улыбкой, которая так потрясла Алькандра в их первую встречу в Рифейских горах.

– Отец.

Он не знал, что еще сказать. Год назад он доложил бы отцу о сложившейся в Гиперборее ситуации или рассказал о своих будущих разработках с применением орихалка. Теперь, когда Ликург, похоже, совершенно лишился способности соображать, что общего у них осталось? Отец все так же улыбался, будто внутренний инстинкт подсказывал ему это делать. Его взгляд скользнул с Алькандра на миску с шариками марципана. Алькандр тоже улыбнулся и похлопал отца по руке.

– Хочешь конфетку? – спросил он.

Алькандр взял из миски один шарик и вложил отцу в рот, постаравшись подавить всколыхнувшуюся в душе гадливость. Ликург медленно жевал, щурясь от удовольствия. Алькандр тоже забросил в рот марципан.

Он не знал, что еще сделать, поэтому начал рассказывать о том, что его беспокоило. Он говорил о Гиперборее, о кровавой бойне возле входа в тюрьму, о бродивших по улицам детях с обмороженными пальцами, о пустых черепашьих панцирях, о том, что солдаты-птицеловы обращаются с жителями как захватчики, вызывая все больший гнев гиперборейцев. Он рассказал отцу про сбежавшую в Аркадию Арку, про Пентесилею… Еще он говорил о своей первой встрече с отцом в день, когда мать бросила Алькандра, чтобы спасти. Традиция обязывала амазонок убивать своих детей мужского пола, и мать отказалась от сына, зная, что не переживет этого предательства. Казалось, Ликург его слушает; во всяком случае, голос Алькандра явно ему нравился, потому что он не отрываясь смотрел на сына. Время от времени Алькандр скармливал отцу сладкий шарик и сам съедал одну конфету.

Миска почти опустела, когда в дверь негромко постучали. Алькандр прервал свой монолог.

– Войдите! – сказал он.

В комнату заглянул мальчик. Свой усеянный угрями лоб он прятал под слишком длинной челкой. Алькандр узнал Фретона, сына предыдущего эпарха и ученика Филона. Форма сидела на нем идеально, составляя резкий контраст с покрасневшими глазами и обкусанными до крови ногтями.

– Господин, генерал желает с вами побеседовать.

Алькандр ожидал этого вызова. Он поцеловал отца в лоб, поглядел на него с внезапной тоской и вышел в коридор, думая о том, что находившийся в комнате старик остался совсем один.

Двадцать минут спустя он прибыл в Магистериум и вошел в кабинет Филона.

Генерал восседал на курульном кресле[3] и смотрел в окно, на лице его застыло суровое выражение. На письменном столе перед ним лежало какое-то развернутое письмо. Алькандр узнал сломанную восковую печать – волк с клювом птицы рух. Эмблема Напоки, утвержденная после того, как город захватили темискирцы.

– Новости из Напоки? – поинтересовался Алькандр, подходя к столу.

Филон повернул голову к вошедшему, помедлил несколько мгновений. Вопреки обыкновению, он не стал тепло приветствовать сына Ликурга и не предложил ему сесть. Алькандру вдруг показалось, что он снова очутился в агогэ и сейчас строгий наставник будет отчитывать его за нарушение дисциплины. Он смотрел, как его собеседник постукивает пальцами по подлокотникам кресла, выполненным в виде голов грифона.

– Да, новости из Напоки, – подтвердил Филон. – И не слишком хорошие, хотя это еще мягко сказано.

Он кашлянул и схватил лежащее на столе письмо. Очевидно, зрение его в последнее время ухудшилось, потому что он держал лист пергамента на вытянутых руках и высоко поднимал брови, читая послание.

– Воевода докладывает, что в мое отсутствие напокцы снова подняли вооруженное восстание. Не проходит и дня, чтобы не случилось нападения на наших солдат. Под покровом ночи подожгли одну из наших казарм, семьдесят два солдата погибли в пожаре. И в довершение всего Нижний квартал снова восстал. Весь район покрыт баррикадами.

Филон скрутил лист пергамента в тонкую трубочку, не шире писчего пера, словно хотел, чтобы письмо исчезло вместе с проблемами, о которых в нем сообщалось.