Читаем Дочь кузнеца полностью

Занила почувствовала вдруг, как все крестьяне, столпившиеся во дворе корчмы, одновременно повернулись к ней и даже, словно, расступились: мало кому хотелось быть предметом особого внимания княжеских воинов. Дружиннику не понадобилось других указаний. Он с легкостью, удивительной при его огромном росте и широченных плечах, спрыгнул с крыльца и остановился возле Занилы, внимательно разглядывая совсем маленького рядом с собой, светловолосого ребенка.

- Значит это ты и есть? - спросил он. - В твою деревню пришли хозяева? Они убили твоих родителей? Расскажи мне.

Девочка, не мигая, смотрела на него огромными серыми глазами и молчала. Но не от страха. Она и не думала пугаться его, такого большого и грозного, перед которым в немом ужасе трепетала вся деревня. Дружиннику вдруг стало не по себе. Словно на залитый солнцем двор корчмы вдруг пахнуло метельной зимней ночью...

Он отвел глаза, стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, не понимая сам, что произошло. Никто не должен заметить: ни крестьяне, толпившиеся вокруг, ни тем более свои! Не может он себе позволить сомнений! Чушь все это!

- Значит эта девчонка не ваша? - поинтересовался он у старейшины, специально остановившись совсем близко от него, прекрасно зная, какое впечатление производит его массивная фигура, когда нависает над человеком. - Она пришла откуда-то со стороны, рассказала вам сказочку при этих ваших Хозяев, а вы ей и поверили!

- Она ничего не рассказывала нам, - запинаясь, но все еще довольно твердым голосом проговорил старейшина. - Ты же видишь, добрый человек, эта девочка молчит. Она неделю уже у нас и за все это время не произнесла ни слова. А то, что Хозяева сотворили в ее деревне, я собственными глазами видел!

- Так значит, она не ваша? - повторил дружинник, словно ухватившись за какую-то мысль.

- Нет, - качнул головой староста, не понимая, к чему тот клонит.

- И дань вам платить нечем?

Староста судорожно сглотнул и снова мотнул головой из стороны в сторону. Дружинник сделал шаг от него к Заниле.

- Отдайте мне ее. Это будет вашей данью! Рабы при княжеском дворе сейчас ценятся высоко. Я думаю, этого хватит за этот год и даже за следующий.

По толпе крестьян пронесся изумленный вздох и стих сам собой. Все они стояли и смотрели на Занилу. Староста молчал. В северном Махейне не было рабства. Они знали, конечно, что в далеких южных странах оно существует, но им самим это казалось диким. А уж о том, чтобы продать в рабство кого-то из своих близких, не могло быть и речи! Но, с другой стороны, дружинник прав: она чужая. Эта странная, упорно молчащая девочка, вышедшая к ним из леса. Кто знает, может быть, хозяева сохранили ей жизнь не с проста, и придут за ней?! И дань платить нечем! От этих дюжих парней одними разговорами не отделаешься. Они пришли сюда за данью и без нее не уйдут! Они начнут грабить, и может быть, даже прольется кровь!

Одно рассуждение нанизывалось на другое, услужливо приводя удобные аргументы. Староста не смотрел на девочку, от которой как-то незаметно отхлынула толпа, так, что она осталась стоять совершенно одна посредине двора. Толпа все решила.

Марыти вдруг шагнула вперед, прижала к себе девочку.

- Что вы люди, совсем ума лишились?! - она оглянулась по сторонам, ища поддержки. Неужели она одна понимает, какое непотребство они творят?! - Своих детей, небось, в рабство не отдаете!

Но ответом ей было молчание. Марыти обернулась на мужа, ища хотя бы у него поддержки, но Яков отвел глаза в сторону. Девочка вдруг высвободилась из ее рук, отстранилась.

- Защищай своих сыновей, - тихий звонкий детский голос, с которым никак не вязались по-взрослому твердые интонации, заставил ее вздрогнуть. Занила смотрела на нее снизу вверх, но женщине вдруг захотелось упасть перед ней на колени. - У меня свой путь.

Занила прикрыла глаза. Слез не было, да и не о чем ей сейчас было плакать. Она стояла совершенно одна посреди залитого солнцем двора корчмы, и темные глаза хозяина мерцали впереди, звали на ее путь. И она знала, что теперь так будет всегда.

Ранним утром на последней из трех груженых телег из деревни уезжала девочка. Марыти так и оставила ей свой лисий полушубок, даже муж не посмел ей этого запретить. Она не плакала, только крепче прижимала к груди сыновей, а они не отстранялись, не вырывались из материнских рук, как обычно. Вряд ли они понимали, что произошло, но и их словно опалило чужое непонятное горе.

Занила сидела на тюках, завернувшись в просторную для нее лисью шубу, а телега неспешно катилась вперед по смерзшейся за ночь дороге. По обе стороны от нее скакали дружинники, копыта их лошадей звонко цокали, выбивая крошки льда. Занила смотрела на деревню, остававшуюся позади, на дом, почти скрывшийся за поворотом дороги. Этот дом так и не стал ей родным. На его пороге неподвижно, закутавшись в пестрый платок, стояла женщина, так и не ставшая ей матерью. Еще один дом, который подернется пеплом, покроется белым саваном снега.

Глава 3. Княжеская дань

Вольное княжество Махейн, столица Североград. 1270 год от Сотворения мира.

Перейти на страницу:

Похожие книги