Дочь Голубых гор

Первое место в мыслях Дасадаса занимала Эпона, второе место, безусловно, занимал волк. Но с того вечера, как они ускакали из зимнего кочевья, никто из них не видел волка, хотя из осторожности они много ночей не разжигали костра. Но Эпона не опасалась волка. Они направлялись домой, в Голубые горы, и она была уверена, что волк оставит их в покое.

Однако Дасадас не был уверен в этом. Он всегда держал кельтское оружие под рукой и, едва заслышав какой-нибудь подозрительный шорох, тут же вскакивал и пристально вглядывался в ночную тьму.

– С тех пор как Дасадас побратался с первым убитым волком человеком, – доверительно сказал он Эпоне, – по нашему обычаю мы обменялись с ним кровью, – ни один враг не уходил от стрел Дасадаса. Кроме волка.

– То, что ты не мог его убить, не твоя вина, – сказала Эпона, пытаясь утешить Дасадаса. – Как сказал Кажак, этот серебристый волк… демон.

– До сих пор не мог его убить, – поправил ее Дасадас. – Но когда-нибудь я его убью. Все равно убью.

Унылые просторы Моря Травы лежали уже за их спиной, но никто их не преследовал. Когда они пересекли Тирас – к этому времени они провели уже много дней в седле и стали закаленными путешественниками, – Дасадас посмотрел на север, вверх по течению, и, вздрогнув, сказал:

– Если мы пойдем вдоль реки к земле невров, мы опять окажемся в Карпатах. Там нас, Дасадас уверен, подстерегает демон-волк. Волк был очень силен в Карпатах, помнишь, Эпона? Помнишь? Но мы одурачим его, поедем другим путем.

В эту ночь Дасадас громко кричал во сне; его крики походили не на стоны взрослого мужчины, а на плач испуганного ребенка, которому снятся кошмары.

Медленно, неохотно Эпона подняла голову и прислушалась. Жалобные крики продолжались. Она встала и не спеша, шаг за шагом, в любой момент готовая вернуться, если крики прекратятся, направилась к Дасадасу, который лежал, закутавшись в свое одеяло, и громко всхлипывал во сне. Она прилегла возле него так же тихо, как ложится снег, и обняла его.

– Все хорошо, Дасадас, – шепнула она ему на ухо. – Это только кошмар, волк уже не преследует нас. Нам не угрожает ни одно существо, которого ты не мог бы застрелить из лука.

Она говорила довольно долго, прежде чем он начал успокаиваться. Стараясь согреться, его спящее тело плотно прижалось к ее телу, и она изогнулась, прилаживаясь к нему. Всю ночь они пролежали, обнявшись, и утром, когда Эпона проснулась, она увидела, что его серые глаза открыты.

– Ты под моим одеялом, – тихо произнес он.

– Ты кричал ночью.

– Дасадас никогда не кричит по ночам. Ты пришла ко мне. Дасадас знал, что так будет. – Он прижал ее к себе.

Она не хотела его, не хотела никого, кроме Кажака, но Кажак остался далеко позади, за много дней пути. Скорее всего она никогда больше его не увидит. Он доверил ее Дасадасу, наверняка зная, какую награду тот потребует. Ведь Дасадас оставил своих жен, свои шатры и кибитки и родное племя, чтобы совершить это опасное путешествие в Голубые горы, где его вполне может ожидать враждебный прием. Она была в долгу перед ним.

И ей было жаль Дасадаса. Она испытывала не желание, а ту всепоглощающую жалость, которую чувствует мать к ребенку, терзающемуся неосуществимым стремлением, стремлением к тому, чем ему никогда не суждено владеть.

«Я не жена Кажака, – подумала она. – Я свободная женщина».

Закрыв глаза, чтобы не видеть лица Дасадаса, Эпона утешила его, как могла.

Он понял, что обманут. Понял это сразу же, как только улеглось чувственное возбуждение и он осознал, что овладел лишь ее телом, а не тем, что составляет ее внутреннюю суть, тем, что разжигало его страсть. И все же он получил желанную награду, подумал он; его стрела попала в летящую птицу. Это было уже кое-что. Но он может получить и большее. Постарается получить большее.

Они продолжали путь, и иногда по ночам, когда Дасадас не мог преодолеть желание, он приходил к ней. Но не каждую ночь, ибо для него было слишком мучительно лежать рядом с ней и чувствовать, что ее мысли далеко-далеко. Боль разрывала его сердце, когда он слышал, как она шепчет во сне имя Кажака.

Они продолжали путь.

По мере их приближения к берегу моря становилось все теплее и теплее, и временами, забывая об осторожности, Эпона открывала свою голову благословенным лучам солнца.

– Не делай этого, – вновь и вновь предостерегал ее Дасадас. – Тебя могут схватить торговцы – даки, ионийцы, ассирийцы – могут схватить тебя; они продадут тебя в рабство, а Дасадаса убьют. Мы можем встретиться и с дикарями. На берегу живут тавры; они способны на любое зверство.