Дочь генерала

Кент взглянул на меня, готовый разрыдаться. Он понял, что я это заметил, и покосился на Синтию, не видела ли его слез она: это было для него важно, как я догадался.

— Билл, — продолжал я, — мы знаем, что это сделали вы, и вы сами это знаете, и все мы знаем, почему вы это сделали. Тому была уйма причин, и мы это понимаем. У меня не хватило бы духу сказать, глядя вам в глаза, что она этого не заслужила…

Конечно, я мог бы это сказать, потому что Энн действительно этого не заслужила, но ведь приговоренному к смерти дают же в последний раз любое блюдо по его желанию. Так что и я имел моральное право сказать то, что ему хотелось услышать.

Кент с трудом сдержал слезы и попытался изобразить из себя оскорбленного. Он закричал:

— Она заслужила это! Она была стервой, сукой, потаскухой, она сломала мне жизнь и разрушила мою семью!

— Я знаю, — перебил я его, — но теперь вы должны все исправить. Ради армии, ради своей семьи, ради Кэмпбеллов и ради самого себя.

По щекам Кента лились слезы, и я понимал, что он предпочел бы умереть, чем рыдать передо мной, Синтией и Кэлом Сивером, наблюдающим всю эту сцену издалека.

— Я не могу уже ничего исправить, — судорожно проговорил Кент. — Уже поздно что-либо исправлять.

— Нет, вы можете, — возразил я. — И вы это знаете не хуже меня. Не старайтесь опровергнуть факты. Не позорьте себя и других. Это все, что вы еще можете сделать. Просто исполните свой долг. Сделайте то, что сделал бы на вашем месте любой другой офицер и честный человек.

Кент встал и обтер руками лицо.

— Прошу отдать мне оружие, — сказал я.

— Только без наручников, Пол, — взглянул он мне в глаза.

— Сожалею, но таковы правила. Я должен их выполнить.

— Но ведь я офицер, черт побери! Если ты хочешь, чтобы я вел себя, как офицер, так обращайся со мной, как это положено.

— Сперва начните вести себя, как подобает офицеру, — заявил я и крикнул Кэлу: — Принеси мне пару наручников!

Кент выхватил свой револьвер из кобуры и крикнул:

— О’кей! О’кей! Смотри! — Он приставил револьвер к виску и спустил курок.

Глава 37

Глаз человека способен различать пятнадцать или шестнадцать оттенков серого цвета. Графический процессор компьютера, анализируя отпечаток пальца, может определить двести пятьдесят шесть оттенков серого цвета, что впечатляет. Но нет более чувствительных приборов, чем сердце человека, его душа и разум, способных улавливать бесконечное множество эмоциональных, психологических и нравственных нюансов любой окраски, от самой черной до белоснежной. Мне не доводилось видеть границ этого спектра, но вариантов внутри него я повидал немало.

Если проводить параллель с изменением окраски, то люди мало чем чем отличаются от хамелеона: натура их столь же непостоянна и переменчива.

И здесь, в Форт-Хадли, они тоже были не лучше и не хуже людей, с которыми судьба сталкивала меня на многих других, разбросанных по всему миру американских военных базах. Но Энн Кэмпбелл безусловно была выдающейся личностью, и я попытался представить наш разговор, если бы мне довелось встретиться с ней живой во время предполагаемой инспекционной командировки в Форт-Хадли. Мне думается, я бы сразу понял, что имею дело не с обычной соблазнительницей, а с уникальной, сильной и целеустремленной женщиной. Я даже полагаю, что сумел бы доказать ей, что боль других людей не делает человека сильнее, а лишь увеличивает коэффициент общих страданий.

Я думаю, что вряд ли бы увлекся ею, как Билл Кент, однако и не исключаю такой возможности, а поэтому и не осуждаю его. Он сам осудил себя, он взглянул на то, что с ним стало, ужаснулся, обнаружив, что его четким и упорядоченным рассудком овладел другой человек, и вышиб себе мозги.

Ангар постепенно наполнялся военными полицейскими, агентами ФБР и судмедэкспертами, решившими уже было, что их миссия здесь, в Форт-Хадли, завершена.

— Когда закончите с трупом, — обратился я к Кэлу Сиверу, — почистите ковер и мебель и отправьте все это домашнее имущество Кэмпбеллам в Мичиган: я думаю, им приятно будет иметь вещи их погибшей дочери.

— Хорошо, — ответил Кэл. — Мне неприятно это говорить, но боюсь, что этот парень избавил от ненужных хлопот всех, кроме меня.

— Он был хорошим солдатом, — сказал я.

Я простился с Кэлом и пошел к выходу из ангара, делая вид, что не замечаю подающего мне знаки агента ФБР. Снаружи меня встретили жара и Карл с Синтией, беседующие возле машины «скорой помощи». Я направился прямо к своему «блейзеру», Карл догнал меня и заметил:

— Не могу сказать, что удовлетворен такой развязкой.

Я промолчал.

— Синтия считает, что вы знали о его намерении это сделать, — сказал он.

— Карл, я не могу за все нести ответственность.

— Никто вас и не обвиняет.

— Но именно так ваши слова и прозвучали.

— Однако вы могли бы предвидеть это и забрать у него оружие.

— Полковник, если говорить совершенно откровенно, я не только это предчувствовал, но и способствовал этому. Я оказал на него психологическое давление, и вам это прекрасно известно, так же, как и ей, — вспылил я.