Дочь дыма и костей

Однако он не обращал внимания.

— Убирайся, немедленно! — прорычал он. — Прочь!

Он распахнул вторую дверь передней — еще одно свидетельство неподдельной ярости: двери никогда не открывались одновременно, никогда. Это было страховкой от вторжения. Последнее, что она увидела, — его лицо, перекошенное от злости. Вытолкав ее, Бримстоун захлопнул дверь.

Оставшись в одиночестве, Кэроу сделала несколько нетвердых шагов назад, зацепилась ногой за бордюр и рухнула прямо под струю воды, льющейся из сточного желоба. Потрясенная, босая, истекающая кровью, она сидела, судорожно ловя ртом воздух. С одной стороны, хорошо, что он наконец ее отпустил (ей казалось, что все обернется куда хуже). И все же не верилось, что он выставил ее, раненую, почти без одежды, на улицу.

Что делать дальше, Кэроу не знала. От талого снега, пропитавшего насквозь одежду, ее знобило. До дома идти десять минут, а ступни уже обжигало холодом. Она уставилась на портал с черным отпечатком и решила, что дверь наверняка откроется. Или Исса хотя бы вынесет ей пальто и сапоги.

Наверняка.

Однако дверь не открывалась.

В конце квартала с грохотом пронесся автомобиль, тут и там из окон слышались то смех, то ругань, а поблизости — никого. У Кэроу лязгали зубы. Обняв себя руками, она ждала, не веря, что Бримстоун просто возьмет и оставит ее здесь. Шли минуты. Наконец от бессилия на глаза навернулись слезы, и Кэроу на окоченевших ногах побрела домой. Встречные смотрели на нее с изумлением, некоторые предлагали помощь, но она шла, не обращая на них внимания, и только у двери дома, дрожа как в лихорадке, потянулась к карману пальто — а кармана не оказалось. У нее не было ни пальто, ни ключей, ни даже шингов, с помощью которых можно пожелать, чтобы дверь открылась.

— Черт, черт, черт!

Ледяные слезы щипали щеки. Оставалось попробовать намотанные на запястье скаппи. Она зажала один между пальцами, но ничего не произошло. В скаппи недостаточно силы.

Вдруг послышался шорох, и на плечо легла чья-то рука. Не раздумывая, Кэроу ухватилась за нее и резко дернула. Сзади донесся перепуганный возглас: «Господи, Кэроу, что с тобой?» Слишком поздно — она уже перебросила его через плечо и метнула в стеклянную дверь.

Стекло разбилось, Каз рухнул на пол, громко ругаясь. На этот раз он даже не пытался ее напугать — и кончил тем, что лежал поперек порога в осколках. Наверное, ей полагалось испытать какие-то чувства (может, раскаяние?), но она ничего не ощущала.

По крайней мере, проблема с закрытой дверью решена.

— Больно? — осведомилась она безучастным голосом.

Ошарашенный Каз лишь моргал. Беглым взглядом Кэроу оглядела все вокруг. Крови нет. Стекло разлетелось на прямоугольные кусочки. Каз невредим. Переступив через него, она направилась к лифту. После броска у нее совсем не осталось сил на преодоление шести лестничных пролетов. Войдя в кабину, она обернулась к Казу, который все еще не сводил с нее изумленного взгляда.

— Что ты? — выговорил он.

Не кто, а что.

Она не ответила. Двери лифта закрылись, и, увидев свое отражение, она поняла, что так огорошило Каза. На ней не было ничего, кроме промокших джинсов и тонкой белой блузки, прозрачной в тех местах, где она прилипла к телу. Волосы, как Иссины змеи, обвивали шею синими кольцами, растрепанные повязки с бурыми потеками свешивались с плеч. На фоне крови кожа казалась почти голубой. Съежившись и обняв себя руками, Кэроу тряслась, как наркоманка. Всего этого уже вполне достаточно, чтобы испугаться, но самым жутким было лицо. Щека опухла после удара о стул, голова тяжело клонилась набок, а глаза скрывались в тени. Таких люди предпочитают обходить стороной. Она выглядела… не совсем человеком.

Двери лифта открылись. Чтобы попасть в квартиру, пришлось лезть через окно к себе на балкон и выдавливать стекло в балконной двери. Собравшись с силами, она проделала это, пока озноб окончательно не лишил ее возможности управлять своим телом.

Стянув мокрую одежду, она забралась под одеяло, свернулась клубочком и зарыдала.

«Кто ты?»— спрашивала она себя, вспоминая ангела и волка.

Но именно вопрос Каза настойчиво звучал в ушах, отдаваясь нескончаемым эхом.

Что ты?

Что?

20 Правда и вымысел

Выходные Кэроу провела в одиночестве в своей квартире. Ее лихорадило, тело разламывалось, раны саднили. В субботу подъем с постели оказался пыткой. Мышцы, словно натянутые лебедками, так и норовили лопнуть. Болело все. Абсолютно. Сложно было отделить одну боль от другой. Со щекой размером с кокос, по синеве не уступающей волосам, ее лицо так и просилось на обложку брошюры о домашнем насилии.