Дочь часовых дел мастера

– Недалеко отсюда, – ответила та. – И даже очень близко.

Для Ады членство в Обществе изучения естественной истории было сродни игре в детективов, ведь здесь тоже нужно было искать улики и разгадывать тайны. Любая вещь, извлеченная ими из земли, содержала в себе целую историю, свидетельствовала о жизни, прожитой задолго до того, как предмет попал к ним в руки. У них даже возникло соревнование – кто сочинит о той или иной находке самый необычный рассказ (но обязательно правдоподобный: они же ученые, а не сказочники).

Мисс Рэдклифф никогда не забирала у девочек их сокровища. Она придерживалась твердого убеждения: земля всегда раскрывает свои тайны кому нужно и когда нужно.

– А река тоже? – спросила Ада, когда одним субботним утром приключения привели их к кромке воды. Ей на ум пришла одна история, которую рассказывала Шаши, – о реке, которая вышла однажды из берегов, затопила их деревню и унесла с собой все ее любимые детские сокровища. И тут же прикусила язык, поняв, какую ужасную оплошность совершила: в школе ходили слухи, что брат мисс Рэдклифф погиб от воды, утонул.

– Нет, с реками все иначе, – ответила директриса, подумав, и ее голос оставался спокойным, хотя лицо побелело так, что веснушки на нем выступили ярче обычного. – Реки всегда в движении. Свои тайны и секреты они несут в море.

Мисс Рэдклифф и сама была загадкой. Для той, чье имя стояло в названии учебного заведения, ставившего своей целью превращение маленьких девочек в цивилизованных леди, она слишком уж не походила на леди. О нет, конечно, «манеры», о которых твердила мама, у мисс Рэдклифф были – она не жевала с открытым ртом, не рыгала за столом, – но в чем-то другом она неуловимо напоминала скорее папу, чем маму: выводя девочек на прогулки, шагала уверенно и твердо, не стесняясь, говорила на любые темы, в том числе о политике и религии, была убеждена, что святой долг каждого человека – стремиться к обретению знаний и требовать более качественной информации для достижения этой цели. Она много времени проводила вне дома и совершенно не думала о моде, всегда одеваясь одинаково: темные кожаные ботинки на пуговицах и зеленый прогулочный костюм с длинной юбкой, подол которой был вечно заляпан присохшей грязью. У нее была большая плетеная корзина, которая напоминала Аде о Шаши, и она также брала ее с собой повсюду; но если Шаши клала в свою фрукты и овощи, то мисс Рэдклифф складывала в корзину палки, камни, птичьи яйца, перья и разные другие природные штуковины, которые вызывали у нее интерес.

Но странности мисс Рэдклифф были видны не только Аде. Школа принадлежала ей, однако ее участие в школьной жизни сводилось к редким, хотя и пламенным речам о том, что «вы, девочки, должны учиться как можно больше», и общим наставлениям типа: «Время – величайшая драгоценность, девочки, и нет большей глупости, чем тратить его по пустякам». В основном же делами заправляла помощница директрисы, мисс Торнфилд. Среди учениц ходили упорные слухи, будто мисс Рэдклифф – ведьма. Прежде всего об этом свидетельствовали разные растения и прочие диковины, которые она собирала во время прогулок, не говоря уже о комнате, где она их хранила. В эту каморку рядом с ее спальней ученицам запрещалось входить под страхом смерти.

– Там она и творит свои чары, – утверждала Анжелика Барри. – Я сама слышала с другой стороны стены, как она читает что-то нараспев и подвывает.

А Мередит Сайкс клялась и божилась, что заглянула однажды, совсем случайно, в приоткрытую дверь и, кроме камней и растений, увидела на бюро настоящий человеческий череп.

Лишь одно можно было сказать наверняка: мисс Рэдклифф любила свой дом. Она никогда не повышала голос на учениц, за исключением тех случаев, когда заставала кого-нибудь из них катающейся по перилам лестницы или пинающей носком ботинка панели на стенах. Однажды, во время прогулки по сельскому Уилтширу, речь зашла об одиночестве и особых местах, и мисс Рэдклифф сказала Аде, что Берчвуд-Мэнор когда-то принадлежал ее брату, что брат умер много лет назад и что она до сих пор скучает по нему, как ни по кому другому, но здесь, в его доме, ей все время кажется, будто он рядом.

– Он был художником, – однажды сообщила Аде Мег, ее всегдашняя компаньонка по скитаниям, поднимая голову от очередного венка из клевера, – брат мисс Рэдклифф. Знаменитым художником, а потом его невесту застрелили из ружья, и он сошел с ума от горя.

Выведенная из мечтательного состояния близостью своих мучительниц, Ада осторожно шевельнулась внутри тайника в стене, но очень осторожно, так, чтобы не издать ни звука. Слова «влюбленные» и «невеста» пока что ничего не значили для нее, зато она хорошо знала, как это больно – быть разлученной с тем, кого любишь, и ей было очень жаль мисс Рэдклифф. Ада решила, что именно эта утрата объясняет выражение глубокой скорби, появлявшееся иногда на лице мисс Рэдклифф, когда она думала, что ее никто не видит.

И тут, словно в ответ на ее мысли, с той стороны панели долетел голос: